Марина Струк - Обрученные судьбой
Она не стала спрашивать слуг о Владиславе, зашагала прочь, путаясь в подоле платья, сжимая руки в волнении. Именно оно гнало ее прочь ныне так стремительно, именно оно заставляло сбиваться дыхание.
Владислава Ксения встретила во дворе. Он принимал из рук конюха поводья своего валаха, другой рукой уже ухватившись за луку седла.
— Владислав! — окликнула его Ксения, сбегая по ступенькам во двор, едва не поскользнувшись на ступенях, покрытых кое-где тонкой коркой льда. Он вздрогнул от ее окрика, будто не ожидал его услышать, будто позабыв о том, что она должна быть в Замке. Оглянулся, и Ксения замерла на месте, скорее сердцем чем зрением разглядев в нем скрытую боль и обиду, но быстро опомнилась, подошла к нему, тронула бархат рукава его жупана.
— Владислав! — прошептала она. Губы его дрогнули, словно хотели улыбнуться, да не смогли. Слишком сильна была та смесь эмоций, что разрывала ныне сердце.
— Я проедусь, — глухо сказал он, снимая ее пальцы с рукава. — К ужину вернусь…
А потом, не дожидаясь ее ответа, отстранился, занял место в седле валаха, аккуратно придерживая того, чтобы не задеть ненароком Ксению, стоявшую подле, развернул коня и быстро выехал в ворота брамы. Она смотрела в его удаляющуюся спину, такую неестественно прямую, и только потом сообразила, что он уехал без плаща и шапки, в одном жупане, перехваченном широким поясом, а с неба уже начинала падать мелкая снежная крупа, грозя превратиться со временем в играющую метель.
Мороз уже добрался и до самой Ксении, прихватил руки и ноги через бархат платья, пробежался холодком по спине. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать ускользающее тепло, развернулась к ступеням и замерла на миг, поймав на себе внимательные взгляды. Челядь, суетящаяся во дворе, помогающая отъезжающим панам, шляхтичи, уставившиеся на нее безо всякого стеснения, Магда, быстро скрывшаяся в проеме двери. И епископ, наблюдающий за ней сквозь узкую щель в приоткрытом окне комнаты на втором этаже.
Холод, неприязнь, осуждение…
Ксения сразу поняла, что случилось этим днем, отчего она снова стала так нелюбима теми, кто еще недавно улыбался ей открыто, кто еще недавно был так любезен с ней. Когда-то Малгожата сказала ей, что случись что, вся челядь, шляхта и хлопы встанут горой за своего пана. И так же будут яростно ненавидеть ту, что принесла ему только горе и страдания.
— Панна замерзнет на морозе, — шепнула ей в ухо Малгожата, накидывая на плечи плащ, подбитый лисой. Ксения позволила опустить на голову капюшон, укрываясь от снега, ставшего падать на землю более крупными хлопьями, окружаясь в каком-то медленном танце.
— Ты тоже ненавидишь меня, Малгожата? — спросила она паненку, но ушла, не дожидаясь ответа, чувствуя, как каменеет сердце, наполняясь мукой сердечной боли. Она поднялась на стену, остановилась в своем излюбленном месте на открытой площадке, не замечая ни ветра, пытающего сорвать с нее плащ, ни снега, что так и норовил попасть в глаза.
За спиной тихо скрипнула дверца. Спустя некоторое время подле Ксении встала грузная фигура Ежи, длинные усы которого вмиг были запорошены снежными хлопьями. Она даже головы в его сторону не повернула, никак не обозначила его присутствие подле себя. Только спустя время, когда сердце уже не так резко сжималось, наполняя нутро острой болью, сбивая голос, смогла проговорить:
— Они не выбрали его…
— Нет, панна, не выбрали. Новый подкоморий поветовый — старый и дряхлый пан Шибкевич, — Ежи прикусил кончик одного из усов, как делал это обычно, волнуясь. — Мудро шляхта решила. Пан Шибкевич лежачий уже второй месяц, скоро Господь его к себе приберет. А там и новые выборы… Но зато знатно пану Владиславу показали свой гонор, знатно…
Он вдруг развернулся к ней, и она взглянула на него, отводя край капюшона, обитого пышным мехом лисы. Из-за снега, падающего с темного неба, она не могла разглядеть выражение его лица, хотя стоял он близко к ней — при желании мог протянуть руку и тронуть.
— Шляхта шибко недовольна, что пан Владислав хочет поставить выше их схизматичку, а что хуже — московитку. Для них все должно быть, как в Московии ныне, что под Жигимонта легла. Не может быть московитка выше шляхты, никак не может, — Ксения промолчала, признавая правоту его слов, только губу прикусила, чтобы крик сдержать, что так и рвался из груди. — Ты губишь его, панна! Губишь, сама того не желая. Как тогда едва не утянула в ад, в Московии, когда Северский его взял в полон. Из-за тебя в него Владислав попал, пойдя на поводу сердца своего, забыв о разуме. Ты спасла его тогда от незавидной участи, вырвала из рук лиходейки с острой косой. Готова ли ты снова помочь Владиславу? Снова уберечь от гибели?
— Гибели? Владиславу угрожает гибель? — встрепенулась Ксения.
— Ты много не ведаешь, панна. Ты будто в своем мирке живешь том, московитском. Но тут же… тут не все так просто. Люди привыкли к тебе, но не могут свыкнуться с твоей верой, не могут выкинуть из головы те толки, что ходили по землям со двора во двор. Владусь оглупел от любви к тебе и совершает один промах за другим, потворствуя замыслам пана Юзефа. Ты мечешься между верой своей и паном, а он так же рвется на куски между тобой и землями своими, почетом, родовой честью. Нельзя сохранить что-то одно, не потеряв другого. Только вы того не понимаете, будто кутята слепые.
Ксения не желала слушать снова нравоучения по поводу собственной судьбы. Только одно занимало ее ныне — слова Ежи об угрозе жизни Владислава. Потому она и прервала его, попросила изложить поскорее то, о чем начал речь вести.
— Изволь, панна, скажу тебе. Нынче Владислав ясно понял, что шляхта может и не оказать той поддержки, которую он ждет от них в тяжбе с братом. Да, они уважают его самого, его силу, но принять ту, что им так навязывают ныне в ущерб интересам ординации, не могут, не желают. Оттого и показывают свой гонор. Панна Острожская должна была принести и земли, и казну, и мощь Острожских в случае нужды, а таковая непременно настанет, едва казачье быдло снова на границы придет. Заславские били казаков и сильно били, гнали их далеко от границ, но только в союзе со своим соседом. Шляхта не понимает, отчего пан Владислав так открыто пренебрег своими обязанностями. Ведь это его обязанность поддерживать мир на границах, чтобы его шляхта жила в мире и покое. А коли Владислав еще и против церкви пойдет за тебя, то тут уж…
— Против церкви? Владислав решил закон переменить на греческий? — замирая сердце, спросила Ксения. Неужто воистину, желая соединить с ней руки в храме, Владислав готов пойти на то. Но нет, Ежи уже качал головой, опровергая ее слова.
