Эсмеральда Сантьяго - Завоевательница
— Вам повезло — здесь есть опытный плотник, — пояснил управляющий. — Хосе может сделать все что угодно, как видите. И резчик он отличный.
— На удивление хорошая работа, — согласился Иносенте. — Как ты считаешь, Ана?
— О да! — ответила она, не доверяя своему голосу и страшась выдать себя.
Кровать была выполнена искусно, но смотрелась совершенно нелепо в этой маленькой комнатке с дощатыми полами и единственным окном. Тонкий матрас застлали бельем, которое она отправила заранее. У окна, на угловой полке, стояли ее фарфоровый умывальный таз и кувшин, а с таким искусством вышитые полотенца были аккуратно перекинуты через сухую ветку, прибитую к стене, и выглядели здесь явно не на месте. Под полкой красовался щербатый ночной горшок.
Два кофра с их с Рамоном одеждой, обувью и нижним бельем придвинули к стене. Рядом пристроили сундук с приданым, которое Ана начала собирать, как только подросла и поняла, что рано или поздно выйдет замуж. В течение шести недель перед свадьбой Элена и Хесуса вместе с друзьями и родственниками значительно пополнили его содержимое. Он был набит скатертями и салфетками, отделанными кружевом, вышитыми полотенцами, простынями. Завернутое в тонкую шелковую ткань, лежало там и старинное распятие для домашнего алтаря, хранившееся в семье уже несколько поколений. Ана сглотнула ком, подступивший к горлу.
Северо повел их в следующую комнату. Она была практически пуста: лишь умывальный таз на полке, а на крюке полотенце.
— К сожалению, Хосе успел смастерить только одну кровать, — сказал Северо. — Дону Иносенте временно придется спать в гамаке.
Гамак висел через всю комнату по диагонали. Иносенте провел рукой по толстой домотканой материи. Ана не сомневалась, что ему не терпелось туда запрыгнуть, но гордость не позволяла сделать это на глазах майордомо.
— Они удивительно удобны, — сказал Северо. — Некоторые предпочитают их кроватям.
— Я спал в гамаках, — ответил Иносенте. — Нет нужды извиняться.
Управляющий повел их обратно в гостиную.
— Хосе работает сейчас над обеденным столом и стульями. Уверен, у сеньоры есть идеи по поводу меблировки, — продолжал он. — Я пришлю его, как только вы будете готовы. Но, пожалуйста, не забывайте, что во время сафры дорога каждая пара рук. Даже домашние рабы трудятся в поле.
— Я понимаю, — заверила Ана, скрыв разочарование. Ей стало ясно: настоящим домом они обзаведутся только через годы.
На веранде ждали две женщины и мужчина. Колючки и перья пристали к юбкам женщин, штаны и рубашка мужчины были порваны и заляпаны. Люди работали в поле, но успели вымыть лицо и руки, а женщины еще и перемотать свои тюрбаны.
— Если позволите, сеньора, ваши слуги. — Северо жестом велел рабам приблизиться.
Одна из женщин была на голову ниже Аны, хотя и старше ее. На лице у коротышки сияли живые глаза и улыбка, которую никак не удавалось сдержать. От нее веяло таким жизнелюбием, что у Аны немного отлегло от сердца. Веселушку звали Флора, и Северо представил ее как горничную Аны. Вторая женщина, моложе, выше и полнее, по имени Марта, с торчащими вперед зубами и неприветливым выражением лица, оказалась кухаркой. Тео, стеснительный седовласый мужчина, должен был прислуживать Рамону и Иносенте.
— Теперь я ухожу, чтобы вы смогли отдохнуть, — сказал Северо. — Марта приготовит обед. Вы услышите колокольный звон. Вот ключ от кладовой, — он порылся в кармане куртки, — и от шкафа со спиртным. — Управляющий вручил ключи Ане и взглянул на Марту.
Та неуклюже присела и ушла. Флора и Тео ждали распоряжений хозяйки.
— Уберите эти вещи. — Ана показала на шляпы и перчатки, которые, войдя в дом, они бросили на скамьи. — И распакуйте саквояжи, когда их доставят.
Слуги, казалось, обрадовались приказам, освобождавшим их от изнурительной работы по уборке тростника.
— Сеньоры, — Северо обернулся к Рамону и Иносенте, — я в вашем распоряжении, как только захотите проверить бухгалтерские книги.
— Да, конечно, — ответил Рамон. — Во второй половине дня.
— А завтра можем объехать поля, — предложил управляющий.
— Да, отличная идея, — согласился Иносенте.
Северо поклонился и ушел, а они остались стоять посредине гостиной. Ана села на шаткую скамью, которая угрожающе скрипела, стоило чуть пошевелиться.
— Мне жаль, дорогая, что дом оказался таким убогим, — извинился Рамон. — Если бы я только знал…
— Мама была права, — добавил Иносенте. — Тебе надо было остаться в Сан-Хуане, пока мы как следует не устроимся.
— Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне, — перебила Ана. — У вас и так достаточно забот. Домом займусь я.
— Касона, — заметил Иносенте, — как правило, стоит гораздо дальше от служебных построек. А это типичное жилище майордомо.
— Значит, мы выгнали Северо? Это его дом?
— Вероятно, — ответил Рамон.
— И куда же он переехал?
— Наверное, в одну из хижин неподалеку, — предположил Иносенте. — Он изрядно постарался, чтобы сделать этот дом пригодным для жилья.
— Зеленые стены! — возмутилась Ана. — Как будто не хватает зелени снаружи!
Она шагнула на веранду, которая выходила на противоположную от сахарного завода сторону. Насколько можно было видеть, вокруг простирались поросшие лесом равнины и холмы. Рамон и Иносенте присоединились к ней.
— Пока поживем здесь, — пообещал Рамон, — но как можно скорее выстроим настоящий дом.
— После уборки урожая, — добавил Иносенте.
Ветер шепотком пробежал сквозь листву.
— Да. — Ана снова подхватила братьев под руки и подтянула поближе. — Да, после уборки урожая.
С первых недель их жизнь потекла по строгому распорядку. Работа начиналась на рассвете — колокольный звон, который доносился из тростниковых зарослей, призывал к утренней молитве. Рамон и Иносенте вместе с Северо большую часть дня проводили в седле. В полдень по сигналу колокола они возвращались домой на обед и короткую сиесту, а затем опять уезжали до сумерек и заканчивали работу, когда колокол сзывал к вечерней молитве. После ужина колокол бил еще раз, требуя, чтобы обитатели хижин и бараков тушили огни и заходили внутрь своих жилищ. Во время уборки урожая пресс и варочное отделение работали круглосуточно, однако удары колокола всегда раздавались в положенное время.
Кочевая жизнь научила близнецов быстро осваиваться на новом месте. Вопреки материнским планам сделать из сыновей конторских служащих, они всегда лучше чувствовали себя на воле, среди потных мужчин и животных. Их мальчишеские лица потемнели на солнце, тела окрепли, а голоса огрубели — в зарослях тростника и на узких тропах приходилось разговаривать гораздо громче, чем дозволялось в благоухающих апартаментах доньи Леоноры.
