Виктория Холт - Алая мантия
– Итак, ваша королева едет в Париж, чтобы подписать брачный контракт? – спросил Бласко.
– Да. Но я утомил вас своими разговорами. Доброй ночи, друг мой.
– Доброй ночи, – откликнулся Бласко.
Он долгое время не мог заснуть, лежа на тюфяке.
Разговор придавал смысл сообщению, которое должен был передать Бласко. Значит, вот какую свадьбу имел в виду король Филипп!
Наконец Бласко заснул. Ему приснилось, будто он стоит в огромной комнате Эскориала на коленях перед королем. Филипп приказал ему оглядеться вокруг, и, сделав так, Бласко увидел, что находится не во дворце-монастыре своего монарха, а в деревне возле церкви, откуда выходят люди в черной одежде. Среди них был Пьер Леран с безмятежной улыбкой на устах. Филипп протянул Бласко шпагу и приказал пронзить ею тело Пьера во имя католической веры.
Бласко проснулся весь в поту и сел на тюфяке. При свете луны он увидел юношу, спящего на полу, лежа на спине и мирно улыбаясь.
Утром Бласко и Пьер проснулись оттого, что кто-то в комнате этажом ниже стучал в потолок. Очевидно, было уже поздно, так как комнату заливал солнечный свет.
– Вас ждут внизу! – крикнула мадам Феронье.
– Мне не следовало так долго спать, – сказал Пьер, поспешно вставая.
– Вы хорошо спали?
– Нет, то и дело просыпался.
Бласко рассмеялся:
– Еще бы! Во Франции не каждый согласился бы разделить комнату с иностранцем, да к тому же испанцем. Кто ждет вас внизу?
– Возможно, кто-то из наших пришел меня поторопить.
– Я собираюсь пойти в гостиницу забрать лошадь, умыться и, если удастся, поесть. Как насчет того, чтобы пойти со мной и быть моим гостем?
– С удовольствием, если успею, но сначала я должен узнать, кто меня поджидает и с какими новостями.
Они надели камзолы, прицепили шпаги и осторожно спустились по узкой лестнице.
В нижней комнате стояла молоденькая девушка лет четырнадцати. Она была высокой и стройной; прямые светлые волосы опускались ей на плечи. Бласко сразу понял, что это младшая сестра, о которой говорил Пьер, – лицо у нее было таким же юным и невинным, как у брата.
– Пьер… – начала девушка и умолкла при виде незнакомца.
– Мсье Каррамадино и я делили комнату ночью, – объяснил Пьер. – Поблизости нашлась лишь одна свободная комната, а нас было двое.
– Мсье Каррамадино? – медленно переспросила девушка.
– К вашим услугам, мадемуазель, – поклонился Бласко.
– Вы не француз? – осведомилась она.
– Я прибыл из Испании.
Девушка отпрянула.
– Мне жаль, что моя страна не пользуется вашей симпатией, – промолвил Бласко со свойственным ему обаянием. – Но то, что это распространяется и на меня лично, приводит меня в отчаяние.
– Жюли! – с упреком произнес брат девушки.
– Какой смысл говорить, что я рада его видеть, если это не так? – сказала девушка. – Он испанец, а испанцы наши враги.
– Как видите, мсье, Жюли весьма нетерпима, – улыбнулся Пьер. – Пожалуйста, простите ее.
– Незачем за меня извиняться, Пьер, – резко отозвалась Жюли. – Если бы это было необходимо, то я сама могла бы это сделать. – Она повернулась к Бласко: – У нас в Беарне не любят испанцев, мсье. Мы не забыли их заговоры против нашей королевы.
– Я искренне сожалею об этих заговорах, мадемуазель, – снова поклонился Бласко, – хотя абсолютно о них не осведомлен.
– Ты рассуждаешь как ребенок, Жюли, – упрекнул ее брат. – Разве нас с тобой можно винить за поступки всех мужчин и женщин в Беарне?
– Беарнцы никогда не вели себя как испанцы! – ответила девушка.
– Она еще мала, – извиняющимся тоном сказал Пьер.
Жюли с раздражением посмотрела на брата, и Бласко быстро промолвил:
– Приятно встретить того, кто твердо придерживается своих взглядов. Люди, похожие на меня, кажутся мне невероятно скучными. Не сомневаюсь, мадемуазель Жюли, что у нас с вами впереди немало интересных бесед. Я буду сопровождать вас в Париж.
Взгляд девушки смягчился. Бласко она казалась похожей на юную мученицу. Было ясно, что Жюли готова проповедовать и думает о том, сможет ли она спасти его душу по пути в Париж.
– А вы получили разрешение королевы ехать с нами? – спросила Жюли.
– Еще нет. Я собираюсь в гостиницу, где провела ночь моя лошадь. Не хотите ли сопровождать меня вместе с вашим братом? Не сомневаюсь, что хозяин приготовил для меня хороший завтрак. Вечером я попросил его об этом.
Глаза девушки радостно блеснули – в конце концов, она еще недавно была ребенком.
– Пожалуй, отказаться было бы невежливым, – ответила Жюли.
Когда они вышли из коттеджа и направились к гостинице, Бласко чувствовал на себе ее пристальный взгляд и понял, что она твердо решила обратить его в свою веру.
Во время путешествия в Париж Бласко впервые перестал постоянно думать о Бьянке. Жюли забавляла его – конечно, не так, как Бьянка; она не возбуждала его, будучи всего лишь невинным ребенком, пытающимся изображать взрослого. Тем не менее, ее своеобразный акцент очаровывал Бласко, а серьезность и прямота производи ли на него глубокое впечатление.
За завтраком Бласко решил немного схитрить. Благодаря общению со своим братом Доминго он знал образ мыслей религиозных фанатиков. Поэтому Бласко намекнул, что хотя и является испанцем и католиком, но интересуется протестантизмом, и даже дал понять, что именно по этой причине прибыл во Францию.
С его присоединением к свите королевы Наваррской не возникло трудностей. Отец Пьера и Жюли был приближенным королевы – перед отъездом в Париж она приняла Бласко и дала ему разрешение сопровождать их.
Было забавно ехать рядом с Жюли, отвечать на ее вопросы и слушать суровые проповеди, столь странные в устах такого юного создания. Бласко думал о том, какой она станет очаровательной через год или два. Он не мешал девушке проповедовать, и был ей признателен, так как, слушая ее, в какой-то мере забывал о своей тоске по Бьянке.
Наконец они прибыли в Париж.
Проезжая через городские ворота, Бласко ощущал возбуждение и интерес, которые не вызывал в нем ни какой другой город. Они переехали через мост, оказались на острове Сите, пересекли набережную Цветов, и Бласко увидел готические башни Сен-Шапель и Нотр-Дам, узкие здания с серыми крышами, тесные улочки возле собора со зловонными сточными канавами, маленькие деревянные лачуги, которые, казалось, вот-вот развалятся.
Везде чувствовался запах еды. Рестораторы и кондитеры, стоя в дверях своих заведений, наблюдали за процессией, окруженные клиентами. У реки сидели нищие с протянутыми руками, их ноющие голоса становились то громче, то тише. Повсюду виднелись кучки людей, оживленно переговаривающихся или стоящих молча.
