Элизабет Эссекс - Страсть и скандал
— Вы помните мою племянницу, мисс Роуэн? Миссис Фостер! Как вы помните, миссис Фостер приходится сестрой мисс Филдинг.
— Да, конечно. Мы встречались в прошлое воскресенье после церковной службы. Как приятно снова видеть вас, мэм.
Стоя в отдалении — ближе к ним не подойти, — Танвир Сингх видел, как она улыбается и вежливо кивает, а потом отходит на шаг назад, как ей и подобает, отдавая первенство тете, льстя ее самолюбию светской львицы.
В этот вечер здесь присутствовали только дамы-англичанки. Полковник Бальфур был другом всем и каждому и доверенным лицом многих помимо Танвира Сингха и Томаса Джеллико. Тем не менее богатые купцы вроде Рамы Кумара или Санджая Лупалти, набивающие кошельки на оживленной торговле с Ост-Индской компанией, держали своих жен дома, взаперти, не смешивая жизнь деловую и семейную. Только англичане привели своих затянутых в тугие корсеты, на грани обморока жен и дочерей. И племянниц заодно.
Мисс Катриона Роуэн оказалась не единственной молодой незамужней леди, вошедшей сегодня под высокие своды дворцовых ворот, но была самой красивой. По крайней мере для Томаса. Потому что она единственная, кто живо замечал окружающую ее красоту.
Она единственная, кто оглядывался вокруг в искреннем счастливом изумлении. Единственная, кто не боялся бросить восхищенный взгляд на величие и великолепие старой крепости эпохи Моголов, которую Бальфур получил во владение давным-давно, женившись на местной красавице с миндалевидными глазами. Бегума, как часто называл жену полковник, исповедовала мусульманскую веру, и посему испытывала неловкость в присутствии чужестранцев. Но милая, добрая леди, которая так много сделала для того, чтобы помочь юному Томасу Джеллико, когда он только-только прибыл в Индию, сейчас, без сомнения, наблюдала за происходящим сквозь затянутое решеткой окошко на верхнем ярусе. Ее компаньонки отнюдь не глухи ко всем разговорам, которые доносятся снизу, из дворика, или от просторных колоннад нижних ярусов, окружающих холл, где огромный стол уже был накрыт к обеду в европейском вкусе.
Несомненно, туземные дамы из зенана слышали, как леди Саммерс откровенничала в тесном кругу приятельниц-ангрези.
— Любит он вычурность, этот полковник, — говорила леди, имея в виду богатое убранство зала. — Он просто пережиток минувшей эпохи, обломок прошлого. И здесь единственный, кто этого не понимает.
— Да. — Одна из матрон, чьи губы были плотно поджаты, поспешно взмахнула рукой, обдавая презрением массу шелковых занавесей вокруг. — Вы не находите, что это немного чересчур?
— Хм, — произнесла леди Саммерс, закатывая глаза. — Просто пошлость.
— А я думаю, это великолепно. — Мисс Катрионе Роуэн хватило смелости пойти наперекор общему мнению. Она взволнованно огляделась. — Чарующе и ярко. Это очень красивый дом. Я просто в восхищении.
— О, моя дорогая! — снисходительно обратилась к племяннице леди Саммерс. — Надо тобой заняться. Необходимо избавиться от подобной наивности, а то даже неловко.
Но его северная богиня была неустрашима.
— Вряд ли меня можно упрекнуть в наивности, тетя Летиция!
Леди Саммерс явно не привыкла к возражениям. Изогнутая дугой бровь взлетела вверх.
— Мое дорогое дитя. Одно-единственное путешествие из Шотландии… Боже, что за дикое место, — леди Саммерс даже передернула плечами, — вряд ли дает право думать, будто ты уже знаешь мир. Но не твоя вина, что твое воспитание столь безнадежно провинциально.
Мисс Роуэн — пылающие огнем волосы и сдерживаемый гнев — замерла, делая паузу, пока прочие дамы, улыбаясь, покровительственно говорили что-то в знак согласия. Потом она заговорила спокойным и обманчиво-тихим голосом.
— Дорогая тетя Летиция, вряд ли можно назвать меня провинциалкой после многих лет, проведенных в школе в Париже.
— В Париже? — ахнула леди Саммерс, даже не пытаясь обрести былую снисходительность тона.
О, какое удовольствие было ему видеть свою богиню именно такой. Катриона Роуэн сделала то, чего не сделала ни одна из женщин этого ограниченного кружка оторванных от родной страны людей. Она с легкостью преподала Летиции Саммерс урок, которого та заслуживала. Катриона Роуэн могла выглядеть эфирным созданием, обернутой в сахарную вату куколкой в этом платье цвета девичьего румянца, но у нее был хребет, стержень, прочный и неподатливый как закаленная сталь. Она спокойно смотрела в глаза своей глупой, тщеславной тетке, предостерегая ее от того, чтобы назвать Париж провинциальным болотом. Что ж, даже Летиция Саммерс не зашла бы так далеко на пути самообмана.
А вот Томас Джеллико, похоже, дал маху. Продолжал обманывать самого себя так хорошо, что не успел подготовиться к тому, что лорд Саммерс представит его Катриону новоприбывшему гостю.
— Беркстед! Вот и вы. Я вас искал. Идите же сюда. Я хочу познакомить вас кое с кем.
Жилы Томаса сковало ледяным холодом. Нет. Лорд Саммерс не может быть столь слеп или столь… Не враг же он себе! Неужели у него нет ни глаз, ни ушей? Неужели не понимал он, сколь порочен, глубоко порочен этот план?
Действительно не понимал. Новый резидент компании решительно подталкивал в спину офицера в алом мундире, чтобы тот подошел к его племяннице поближе.
— Катриона, дорогая, поручаю тебе лейтенанта Джонатана Беркстеда. Лейтенант, а это племянница ее светлости, мисс Роуэн. — Потом резидент снова обернулся к Катрионе: — Позволь рекомендовать тебе лейтенанта Беркстеда; он прекрасный собеседник за столом, моя дорогая.
Томас наблюдал, выжидая. Вот-вот на честном, открытом лице его всеведущей, всевидящей богини появится озарение — чутье на правду ее не подведет. Она увидит этого лейтенанта насквозь! Но мисс Роуэн спрятала коготки, покраснела и с торжественной серьезностью подарила красавцу лейтенанту долгий взгляд из-под рыжеватых ресниц.
И в этот миг в груди Томаса пробудилось нечто, чему там не должно было быть места; сдвинулось со скрежетом и заявило о себе — жестокое, неумолимое.
Только не Беркстед. Кто угодно, только не Беркстед.
Томас сказал себе, что его злость можно объяснить логически, — его ненависть проистекает из того, что он много наслышан о характере лейтенанта Беркстеда. В его обществе не место любой приличной девушке. А такую чудесную, искреннюю девушку, как Катриона Роуэн, этот негодяй разжует и выплюнет, не успеет та и глазом моргнуть!
Но логика была тут ни при чем. То, что шевельнулось в его груди, было чувством — он уже забыл, что способен его испытывать! Мукой грубой ревности, которая, подобно холодному, коварному клинку, выхваченному из ножен, впивается в тело, перерезая вены. Клинку, который ему захотелось воткнуть по самую рукоять в поганые кишки Беркстеда, когда тот послушно взял мисс Роуэн за руку и повел к столу.
