Марина Струк - Обрученные судьбой
— Я наслышан о том, что случилось на охоте. Панна скорбит по Божьей твари, знать, панна не лишена милосердия, как истинная христианка, — улыбнулся грустно уголками губ бискуп.
— То, что было — жестоко! — запальчиво возразила Ксения. — Жестокая смерть!
— У каждой твари Божьей свой срок, — отрезал епископ, подавляя ее возмущение на корню, явно не желая обсуждать охоту. — Панна должна помнить о том и не роптать на волю Господа.
Ксения, распознав в голосе бискупа нотки раздражения и недовольства, поспешила потупить взгляд, но быстро подняла их на своего собеседника, едва услышала его последующие слова:
— У меня для панны есть дар, — бискуп взял со столика, что стоял рядом с его креслом тонкую книгу в зеленой бархатной обложке, протянул Ксении. — То азбука из печатной мастерской Острожских земель. Панна сможет выучиться грамоте, сможет тогда читать Святое Писание греческой веры.
Сначала Ксения вспыхнула от радости, принимая из рук епископа книжицу, гладя кончиками пальцев ее обложку. Но после она помрачнела, улыбка сошла с губ.
— Я благодарю пана бискупа за его дар, — тихо сказала она, поднимая глаза на епископа, явно недоумевающего ее внезапной серьезности. — Я с рвением примусь за грамоту, обещаю то. Но не для того, чтобы читать Писание православной веры. Пану бискупу, верно, будет отрадно слышать, что я переменила свое решение. Я готова принять римский закон, коли то будет во благо пану Владиславу.
Епископ долго смотрел на Ксению, пристально вглядываясь в ее бледное лицо, а затем откинулся на спинку кресла, скрестив перед собой пальцы, прижав их к губам. Он хорошо мог со своего места разглядеть ее, для нее же его лицо было скрыто полумраком, вползающим в замок вместе с зимними сумерками.
— Я удивлен, что панна решила изменить своей стойкости, — проговорил наконец бискуп, шевельнув пальцами. Тускло блеснул в очередном всполохе огня перстень со святым ликом. Ксения не смогла распознать, что за нотка промелькнула на этот раз в его голосе, отчего-то подумалось, что бискуп не рад ее решению. — Панна ведает, что за отречение от веры схизмы ее проклянут в отчей земле, коли узнают, нарекут изменницей? Панна готова к тому?
— Я думала, что пан бискуп будет доволен, что я решилась вступить в лоно латинянской церкви, — ответила Ксения. — Пан бискуп отговаривает меня от шага в папскую веру?
— Разве могу я быть не рад, что очередная заблудшая овца прибивается к стаду? Я рад, панна, рад, — епископ вздохнул, быстро поднялся и отошел к окну, где встал едва различимым силуэтом в сгущающейся темноте, глядя в окно на замковый двор. — Желание панны идет не от сердца, я чую то. Оттого и нет благости в моей душе от этой вести. Пан Владек ведает о решении панны? — и, получив отрицательный ответ Ксении, проговорил настойчиво. — Тогда панне следует промолчать покамест о том. Пусть панна подумает до праздника Крещения святого. Тогда и обсудим то. Смею я надеяться, что панна окажет мне удовольствие и разделит со мной партию в шахматы?
Они играли долго, до тех пор, пока за Ксенией не пришли паненки и не напомнили, что скоро будет ужин, к которому панне необходимо переменить платье. Никто из них не собирался сдаваться, каждый хотел выиграть в этой борьбе, что развернулась на шахматном столике. Наконец под взглядами ожидающих Ксению паненок та все же сумела привести игру к ничьей.
— Панна — сильный противник, — улыбаясь, проговорил бискуп Владиславу, который тоже пришел к тому времени в библиотеку, желая переговорить с дядей наедине, без лишних ушей, узнав о том, что тот весь день провел с паном Янушем. — С таким соперником так просто не сладить…
Он наблюдал, как аккуратно берет ладонь Ксении в свою руку Владислав, как смотрит на нее — с нежностью, с гордостью за ее успех, за эту похвалу. И все больше хмурился епископ при этом.
Бискуп не слукавил ни в едином слове. Он действительно полагал, что Ксения далеко не пешка на том поле, на котором расставлялись ныне фигуры для очередной партии. Но ей нечего было делать на нем, иначе его игра может придти к поражению. Бискуп сохранит своего короля. Пусть даже пожертвовав королевой!
— Пан Януш получил письмо перед праздниками с приглашением прибыть в Замок и обсудить общие дела, — начал бискуп, едва за хихикающими паненками и Ксенией закрылась дверь библиотеки, и в комнате повисла тишина. — На нем была печать Заславских. Кто-то сумел либо подделать ее, либо поставить на чистый лист истинную, чтобы потом воспользоваться этой грамотой в своих целях. И этот кто-то был далеко не последним в замке. Cui prodest? {4}
— Юзеф, — прошептал Владислав, и епископ кивнул. — Печати все у пана Зробаша. Неужто и он…?
— Не думаю, что пан секретарь будет так рисковать собой. Это было бы глупо с его стороны так подставлять свою голову, — бискуп усмехнулся. — Однако умно придумали! Поссорить тебя с Острожскими. И прямо перед роком земским. И шляхта… неизвестно, как отреагирует она на эту ссору.
— Я ничего не обещал пану Янушу, — проговорил Владислав, переплетая пальцы так крепко, что побелели костяшки. — А раз так — нам нет нужды ссориться.
— Ты не обещал, — согласился, мрачнея лицом, бискуп. Все выходило так, как он и предполагал, зная нрав племянника и зная о его клятве, данной когда-то самому себе. — Но зато пан Стефан дал. И мало того! Памятуя о старой истине, что vox emissa volat — litera scripta manet {5}, был составлен договор между паном Острожским и твоим отцом. Его-то и привез с собой пан Януш, полагая, что ты пригласил их обсудить посаг, речь о котором еще не велась, и другие детали обручения. А еще пан Януш приехал, желая представить тебе свою дочь, панну Острожскую. Представь его недоумение, когда он лицом к лицу столкнулся в замке с той, о которой молва расползлась далеко за пределы твоей ординации.
Оба замолчали надолго, каждый обдумывая происходящее. Существующий договор значительно осложнял ситуацию, ставил Владислава в совсем невыгодное положение. Оттого он и был так напряжен ныне, сжимал до боли пальцы, которую, впрочем, совсем не ощущал, погруженный в свои мысли. Ему казалось, что тяжесть навалившихся на его плечи почета и долга перед родом, а с ними и обязанностей, раздавят его когда-нибудь. И тяжесть клятвы, данной когда-то самому себе. Тогда ее исполнение казалось таким простым…
— Хочешь, скажу, как мне видится дальнейший путь? — проговорил бискуп, наконец разорвав то тягостную тишину, что повисла в воздухе. — Ссора с Острожскими совсем ни к чему ныне. Да, тебя принуждают к браку с панной Острожской, но никто ведь не нудит тебя отказаться совсем от твоей московитской коханы. Ты можешь увезти ее в одну из вотчин, да хотя бы в Белоброды, поселить ее там хозяйкой. Никто не запрещает тебе любить русскую. Никто не претендует на твое сердце, Владусь. Никто не нудит выбирать между паннами. In mediam viam tutissimus ibis {6}.
