Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)

Окрестности Сокола, 15 июня 1770 г.

XLIII.

Я вздыхал еще по погибшем Ловеском, когда пришло известие о несчастном дне Кодны.

Несколько прибывших в Сокол беглецов мне сообщили, что более тысячи ста конфедератов изрублены в куски, что Собоский, Любов, Боминский остались на поле битвы, и что Бредини опасно ранен и удалился в Станнслав.

Ты знаешь мою привязанность к этому милому кузену. Так как я стоял недалеко, то отправился к нему и нашел его при последнем издыхании, в объятиях отца.

Смертная бледность распространялась по его лицу, глаза его были почти потухшими. Он захотел сказать последнее прости окружавшим, но, раскрыв уста, испустил дыхание.

Едва он отдал душу, как грустный причитания его отца наполнили комнату.

— Горе, — восклицал он, — дожить до этого дня! Лучше бы мне лишиться жизни в бою! Я бы умер без горечи, а теперь мне придется влачить горестную старость. О, мой сын, мой дорогой сын! Когда я потерял твоего брата, я имел тебя, чтобы утешиться. Все кончено для меня. Антоний! Станислав! Дорогие мои дети, мне кажется, что именно сегодня я потерял вас обоих! Смерть одного вновь раскрывает раны, нанесенные самому моему сердцу смертью другого. Я не увижу вас более!

Я слушал его в мрачном молчании, проливая вместе с ним слезы; находившиеся при нем силились его утешить.

Дорогой Панин, неужели мне суждено исчерпать все суровости судьбы? Жестокая, без устали меня преследует. Каждый день она отнимает у меня одну за другой части меня самого и оставляет меня одного на земле. Из стольких друзей, бывших усладой некогда моей жизни, остаешься ты один, и увы! Только для того, чтобы на твоей груди мне изливать горе.

Для довершение несчастий, я только что получил известие, что мой дед, Сандомирский староста, негодуя на отца за вступление в Барскую конфедерацию, лишил меня наследства.

Как уныло состояние моей души! Я не выношу общества, ищу уединения. Я посещаю могилы, и там, сидя среди мертвых, я размышляю о суетности житейских дел.

Сокол, 20 июня 1770 г.

P.S. Злая судьба конфедератов преследует их повсюду. Их главные силы понесли поражение при Жулкне. Неприятель теперь их преследует. В разброде, без вождей, они непременно будут изрублены в куски.

XLIV.

Софья двоюродной сестре.

В Белу.

Чтобы хоть на время дать отдых моим глазам от печального образа Люцилы, я провела несколько дней у графа Огинского, где я только и знала, что веселилась.

Обер-камергер короля, утомленный процессом, который он вел против графа по вопросу о значительном наследстве, предложил свою руку единственной дочери своего противника, как средство решить полюбовно их спор. Его предложение было принято, и юная наследница с радостью согласилась быть залогом примирение двух семей.

Уже три недели, как он прибыл сюда, чтобы осуществить этот союз. С той поры каждый день — новые праздники, блещущие всем, что когда-либо было придумано для наслаждения.

Молодая графиня, конечно, самая хорошенькая брюнетка, которую когда-либо создавала любовь. У ней очаровательный стан, изумительно красивые черные волосы, и цвет ее лица совершенно помрачает белизну лилий. Ее блестящие глаза осенены удивительно красивыми бровями. Ее румяные губы позволяют видеть два ряда жемчужин, вправленных в коралл; прелестно округленная рука заканчивается нежной, полненькой кистью. Живость ее чарующа, голос — блестящ, взгляд говорите о желании, вся она, кажется, дышит утехами любви.

Супруг — не красавец, но характер его очарователен — сама веселость, приветливость, галантность.

Вчера они скрепили свой брак у подножия алтаря, и нужно было видеть его восторг и радость при возвращении с церемонии.

Его милая половина не казалась слишком веселой. Может быть, она была смущена приближением брачной ночи или — что вернее — занята мыслями об ожидающих ее наслаждениях. И разумеется, она не провела всей ночи во сне: предполагаю, что я слышала вздохи ее умирающей стыдливости, так как комната, которую я занимаю, рядом с той, где должен был завершиться брак.

Молодые проснулись очень поздно. Признаться ли тебе? Когда молодая женщина, вставшая с брачного ложа с оживленным лицом, томными глазами и смеющимся ртом, одними своими взорами, казалось, сказала мне, что она только что была счастлива, я не могла удержаться и не бросить на нее завистливая взгляда.

Ах, Розетта! Мне одной любовь не открывает своих сокровищ. Эти жгучие стрелы, которыми ранит амур счастливых любовников; это сладостное опьянение и эти чарующие восторги, я не знала их никогда. Грустно видеть, как протекли для меня без наслаждений столько лет, а они могли бы быть восхитительными. Такова ли должна быть участь женщины в двадцать два года... Которой небо дало, чем нравиться и, еще более, чем любить.

Как они счастливы! Их взгляды выражают безумие двух сердец, упоенных наслаждением. Они любятся без забот, отдаются друг другу без пресыщения, и все их занятие как бы полностью насладиться своим счастием.

Дорогая вещь, Розетта, браки, когда любовь оберегает любовников от холодности супругов.

Сурос в Полякии, 21 июня 1770 г.

XLV.

Сигизмунд Густаву.

В Сокол.

Я только что совершил поездку в Краков.

При моем возвращении я нашел пачку твоих писем и с печалью узнал о длинном сцеплении твоих несчастий и грустном конце нашего общего друга.

Мне тебя жаль, дорогой Густав, но мои слезы принадлежать Ловескому. Неразумный юноша! Нужно ли так забегать пред судьбой, чтобы оставить после себя столько сожалений.

От имени самой нежной дружбы я благодарю тебя, Потовский, за заботливость, которую ты проявил, чтобы отдать ему последний долг. Но как я негодую на ложных друзей, так оставивших его в последние минуты. О, предатели! Пусть попробуют показаться мне: я сумею сорвать с них маски.

Увы! Каким грустным зрелищем стала наша несчастная Польша. Повсюду слышишь только крики гражданских распрей. Все королевство в огне, и в этом мятежном стечении остервеневших друг против друга людей — только месть, ярость, опустошение и резня. Нет почти семьи в государстве, которая не была бы погружена в горе.

Здесь мать в слезах зовет сына, супруга — мужа; там сестры оплакивают брата, друзья — друга.