Жан Марат - Похождения молодого графа Потовского (сердечный роман)
Какие жестокие угрызения совести возникают в моей душе! Каким горьким раскаянием, я чувствую, она проникнута. Ах, отец, от скольких сожалений вы меня избавили бы, если бы не приковали меня к своей судьбе.
Если бы даже человечность не обязывала конфедератов отказаться от этой несправедливой войны, их собственная выгода должна бы их побудить к этому. Они не могут противопоставить неприятелю ни дисциплины, ни ловкости, ни доблести. Они даже не объединены. Предающееся, как дикие звери, своим низким страстям, они каждый в отдельности, преследуют личные цели. Если у них осталось сколько-нибудь здравого смысла, сколько-нибудь предвидения, как они не замечают, что это разъединение в конце концов должно повлечь за собою их гибель. С какой легкостью восторжествует над ними неприятель, пользуясь только их слабыми сторонами! Ах, дорогой Панин! Нет надобности нападать на них: несогласие сделают все; уже теперь они грызутся друг с другом.
P.S. Выдают за достоверное, что берлинский и венский дворы возьмут на себя труд нас умирить, и что к нашим границам двинуты уже войска, чтоб сдерживать мятежников.
Дай Бог, чтобы конец нашим злосчастием не заставил себя долго ждать!
Барас, 7 июля 1770 г.
XLIX.
Годский Люциле.
В Варшаву.
Желал от себя отклонить, милостивая государыня, эту тяжелую обязанность, но надо исполнить волю умирающего друга.
Вы, без сомнения, уже знаете по слухам о полном поражении нашем при Бродах.
В этот несчастный день, когда погибло столько добрых поляков, Густав, великодушный Густав, славно закончил свою жизнь.
В то время, как он держал свою руку на голове несчастного, просившего на коленях у него пощады, два свирепых врага бросились на него и повергли его во прах. Я спешу к нему на помощь, но едва подошел, как попадаю сам в руку победителей. Молю о сострадании к моему товарищу. Они — глухи и тащат меня за собою. Один из их начальников прибежал на мои крики. Осведомленный о моей просьбе и значении Густава, он приказывает отнести его в сторону и позволяет мне ухаживать за ним.
Я возвращаюсь. Увы! Скажу ли вам? Я нашел его бледным, покрытым кровью и уже на половину раздетым этими жадными наемниками. Его поднимают, мы достигаем хижины. Там я употребляю усилие, чтобы привести его в чувство. Он открывает наконец глаза, обращает их ко мне и узнаете меня. Его силы на мгновение восстанавливаются и он мне говорить умирающим голосом:
«Вы знаете о моей нежной любви к Люциле; если я был когда-либо вам дорог, сообщите ей о моей грустной участи и скажите ей, что я уношу ее образ с собою в могилу».
Едва высказав это грустное поручение, он падает бездыханным в мои объятия.
Какую сохранял он грацию даже на лоне смерти! Смерть, потушив блеск его огней, не могла изгладить всей его красоты. В чертах его лица видна была кроткая ясность; прекрасные волосы волнами струились по его шее; в боку виднелась глубокая рана...
Ах, я не в силах окончить... Простите моей горести.
Покутьев, 6 июля 1770 г.
L.
Графиня Собеская своему супругу.
В Люснь.
Мы не имеем известий от Густава с той поры, как он дал нам совет удалиться сюда.
Немного спустя после вашего отъезда распространился слух о кровавом сражении между конфедератами и русскими. Люцила опасалась за Густава. В то время, как она ожидала в волнении подробностей о битве, ей принесли письмо; она думала, что от ее милого, и распечатала с нетерпением.
Едва она бросила туда взор, я вижу — Она бледнеет, ее руки дрожат и с трудом могут держать бумагу; ее обесцвеченные губы охвачены судорожным движением, ноги у ней подгибаются и она падает без сознания.
— Я похолодела вся.
Увы! — восклицаю я. Что случилось, Люцила?
Я подбежала к ней и громким голосом позвала на помощь.
Когда мы привели ее в чувство, я бросила взгляд на письмо. Оно было от друга Густава и возвещало нам о его смерти.
Я не берусь описать вам состояние нашей бедной дочери, его не выразишь, и слезы, которые текут из моих глаз, и орошают эту бумагу, скажут об этом вам лучше моего пера.
Она провела целых два дня в горестном отупении, не произнося ни слова, отказываясь от всякой пищи.
Напрасно я предлагала ей поесть чего-нибудь, — мои настояние были тщетны. Наконец, видя ее обессиленной от отсутствия питания, я бросилась к ее ногам. Я оросила ее руки слезами и молила не осуждать себя на смерть. Она приняла из моей руки несколько ложек бульона.
Ее горесть, казалось, получила другое направление. — Я не покидаю ее ни на минуту.
Часто она поднимает глаза и руки к небу, произнося имя Густава, потом вдруг начинает плакать, проливая слезы потоками, ее грудь порывисто подымается, ее душат рыдание.
Я заметила, что она любит уходить вздыхать в сад, и боюсь, что здесь все напоминаете ей о ее милом и поддерживает ее горесть.
Я надумала поэтому увезти ее к тетке в Ломазы, и провести там некоторое время, пока ее горе немного утихнете.
Направляйте туда ваши письма. Пишите чаще.
Аллен, 19 июля 1770 г.
LI.
Софья двоюродной сестре.
Часть моего плана удалась, и даже cверх моих ожиданий. Люцила верит, что Густав — в могиле.
В то время как она была в смертельном волнении и оплакивала заранее смерть своего милого, я дала ей письмо предполагаемого друга, возвестившее ей роковую новость.
Копию письма прилагаю.
Если ты спросишь, кто писал, я тебе отвечу, что сам Густав: именно, я приказала задерживать во время моего отсутствие его письма. В одном из них он повествует Люциле о смерти брата одной из ее подруг. Сделав надлежащая изменение, я отослала его доверенному лицу с предложением переписать, адресовать Люциле под моим конвертом и прислать тотчас же мне по почте, — под благовидным предлогом подшутить кой над кем.
Письмо было положено, и что могло бы равняться смятению Люцилы? Я трепетала за последствие, как бы они не оказались более серьезными; но к счастью я теперь вне затруднений. Сначала она хотела отказаться от жизни; в настоящее время она довольствует вздохами и охами.
Чтобы отвлечь ее от горя, графиня увезла ее к тетке в Ломазы и упросила меня их сопровождать. Мы стараемся ее развлекать, но наши усилие бесполезны; ничто не может смягчить ее горесть. Она бежит общества, запирается в своей комнате или одиноко предается своим грустным мыслям на берегу ручейка.
