Мишель Маркос - Искусство порока
Я очень скоро вернусь в Англию и надеюсь по возвращении прочесть в газетах заголовки о Вашей предстоящей свадьбе. Прошло уже достаточно времени с тех пор, как Вы совершили свой необдуманный поступок, и мисс Макаллистер наверняка уже простила Вас. Настало время снова за ней поухаживать. Пообещайте ей все, чего бы она ни пожелала, но добейтесь, чтобы она вышла за вас замуж.
Не подведите меня. В противном случае в моем лице Вы обретете непримиримого врага.
Ваша
Маргарет, герцогиня Твиллингем».
Жюстина выбежала из дома, чтобы перевести дух после скандала с матерью. Она решила уединиться в дальнем конце сада и собраться с мыслями.
С тех пор как умер ее отец, дом стал ей чужим. Она чувствовала себя совершенно одинокой.
В саду воздух был прохладным и чистым. Пахло мокрой травой. Хотя на прогулке по саду она обычно чувствовала себя свободной, ей казалось, что сейчас неприятности окутывают ее, словно тяжелый плащ, который она никак не может сбросить.
Отказ Герберта Стэнтона был страшным унижением. Хотя она видела его всего три дня до помолвки, он показался ей довольно приятным джентльменом. Немного заторможенным и слишком скованным в манерах, но тем не менее вполне привлекательным. Она не стала возражать, когда Маршалл рассказал ей о намерениях Стэнтона. Несмотря на то что она всегда мечтала о том, что выйдет замуж по любви, она понимала, что скорее всего ее отдадут за человека, которого она почти не знает. Разница была лишь в том, что она была готова полюбить Герберта Стэнтона. Его отказ больно ударил не только по ее чувствам, но и по репутации… и по ее отношениям с семьей.
Тропинка сада вилась мимо кухни, и запах свежеиспеченного хлеба привлек ее внимание. Две молодые служанки несли на кухню большую корзину с яблоками. Жюстина села на скамейку рядом с клумбой, на которой росла лаванда, и стала наблюдать. Какая простая у этих девушек жизнь. По большому счету им было абсолютно не важно, за кого они выйдут замуж. Не страдали ничьи репутации, и семьи не рушились от того, кого они выберут себе в мужья. Долг, честь и богатство не играли никакой роли. Возможно, своим трудом они зарабатывали право на свободный выбор. Жюстина почувствовала, что она завидует этим девушкам.
Мимо пробежал молодой грум и схватил из корзины два яблока. Одна из девушек, смеясь, отругала его и погрозила кулачком. Он отсалютовал ей в знак благодарности и побежал в сторону огорода.
Жюстина наблюдала, как он шел между грядками моркови и картофеля. Он был в доме новичком — помощником конюха. Он был красив — с гладкой кожей и копной волос, как это бывает у человека в двадцать четыре года. Хотя он был всего на пять лет моложе, чем она, он, казалось, был человеком другого поколения. Румянец щек скрывала однодневная щетина.
Он подошел к кусту малины и отломил небольшую ветку. В этот момент он заметил наблюдавшую за ним Жюстину и замер. Затем почтительно приложил руку к козырьку фуражки, едва не уронив яблоки, которые все еще держал в руке.
— Доброе утро, мисс.
— Доброе утро, — ответила она, завороженно глядя на густые ресницы, оттенявшие его карие глаза.
Он взглянул с виноватым видом на яблоки:
— Они для коня капитана Хоксуорта. Мы с утра долго его объезжали, и я хочу его поощрить… Он обожает яблоки и листья малины.
— Вы очень добры, — сказала она.
Он улыбнулся, и на щеке у него образовалась ямочка.
— Могу я вам чем-то помочь, мисс?
Ей хотелось сказать «да», но за этим коротким словом стояло так много! А он все равно не был в состоянии помочь ей, так что бесполезно что-либо говорить.
— Нет, спасибо, — ответила она с вымученной улыбкой. — Я не хочу лишать Ланселота награды, которую он заслужил.
— Понимаю, — сказал он, хотя она знала, что он не понял. — Тогда я пойду. Еще раз с добрым утром, мисс.
Он помчался к конюшням. Она смотрела ему вслед и думала о том, что такие люди, как этот молодой человек, обладают какой-то собственной внутренней чувственностью. Сильная спина, уверенная походка, упругие бедра… нет ничего лучшего, чем это раннее проявление мужественности. Как бы ей хотелось попрактиковать на нем кое-что из того, чему ее учили в пансионе. Лорд Радерфорд обучил ее одному трюку, который, без сомнения, возбудил бы чувства этого юноши.
Но пока она размышляла о том, какой солоноватой на вкус будет кожа его лица, в ушах у нее зазвучали два голоса. Один принадлежал ее матери, и он напоминал ей со всей строгостью, что этот человек находится гораздо ниже ее социального статуса. Так что ей не следует даже смотреть на таких мужчин, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ними. Второй голос звучал более интимно, но причинял гораздо больше боли.
«Ты в таком возрасте, что могла бы быть его тетей — незамужней тетей. Даже если это было бы не запрещено, ему будут не интересны такие, как ты. Он молод, красив и полон жизни, а ты…»
Она не позволила себе закончить предложение. Укол самобичевания был настолько острым, что она почувствовала, как к глазам подступают слезы. В прошлом она часто говорила себе эти слова. Она не унаследовала ни красоты матери, ни уверенности отца — этими качествами Бог наградил Маршалла. Все, что было у нее, — это стремление быть желанной.
От невеселых мыслей ее отвлекло появление из кухни служанки, которая держала в руках что-то, завернутое в кухонное полотенце. Девушка побежала к конюшням, подошла к красивому груму и развернула полотенце, в котором оказался горячий хлеб. Она что-то сказала ему, и в ее голосе и во всей фигуре ключом била радость. Парень улыбнулся ей, а в его прекрасных глазах было столько признательности, что у Жюстины перехватило дыхание.
Так и должно быть, подумала Жюстина. Цветущие молодые девушки должны встречаться с приятными молодыми грумами. Ее шанс привлечь внимание такого молодого человека, как этот грум, давно упущен. Теперь уже слишком поздно. Ей придется принять того, кого Маршалл сочтет нужным уложить ей в постель. Никто не спросит, любит ли она этого человека или нет.
Ее гордость была растоптана. Понурив голову, она поплелась обратно в дом… не заметив, что за ней озабоченно наблюдает пара карих глаз.
Полулежа на диване и жуя пирожное с марципаном, Атина зачитывала Эстер приглашение на свадьбу от одной из их бывших учениц.
— Знаешь, Эстер, — сказала он, слизывая с пальцев липкую глазурь, — в подвале этого дома есть римская баня. Куртизанки часто купали там мужчин за приличную плату. Как ты полагаешь, не проводить ли нам там занятия в следующем семестре?
— И чему мы будем учить?
