Розалинда Лейкер - Танцы с королями
В тот вечер волнения Жасмин на этом еще не закончились. Проходя с Розой по салону Марса, она заметила вдали Мишеля, который был увлечен оживленной беседой и (за это можно было поручиться) не заметил их. Но теперь, когда ей не удалось увести Розу домой сразу после представления ее королю, Мишель, вполне вероятно, очень скоро узнает, кто эта маленькая красавица, оказавшаяся сегодня вечером в центре всеобщего внимания. Усевшись на табурете в зале Мира, Жасмин задумчиво уставилась на вино в своем бокале, изредка отпивая его маленькими глоточками, и здесь ее обнаружил Мишель.
— Моя дорогая Жасмин, как я рад видеть тебя!
Он сел на табурет, стоявший рядом, поставь перед собой трость и опершись на нее обеими руками. Болезнь уже распространилась и на суставы ног, и теперь он никак не мог обходиться без трости. Их разговор, как всегда, протекал легко и непринужденно, затрагивая разные темы. Жасмин поинтересовалась делами его семьи, надеясь отвлечь Мишеля и заставить его забыть о том вопросе, который наверняка был у него на устах, но ее уловка не удалась.
— Мне сказали, что маленькая девочка, с которой возится дофина, твоя внучка. Правда ли это?
Жасмин слегка отвернулась в сторону и растерянно обвела взглядом весь зал. Все, что она заранее приготовилась сказать, вдруг выскочило у нее из головы. Огромный овальный портрет Людовика XV в роли умиротворителя Европы никак не вдохновлял ее.
— Да, — ответила она наконец невыразительным тоном.
— Так значит, у вас с Сабатином все-таки был ребенок?
— Нет! — Жасмин яростно замотала головой, протестуя против Такого чудовищного предположения, которое отравляло ее память даже после стольких лет. — Но у меня была дочь.
Последовала пауза, в течение которой Мишель внимательно всматривался в ее лицо:
— Сколько же ей сейчас должно быть лет?
Голос Жасмин дрогнул:
— Тридцать девять.
Он нежно положил свою руку поверх ее кисти:
— О, моя дорогая… Почему же ты ничего не сказала мне?
Она повернула к нему свое лицо, и ее ресницы задрожали, когда она сморгнула несколько слезинок.
— У меня было немало причин, Мишель, и к тому же, когда мы встретились снова, ты уже начал новую жизнь и обзавелся детьми. В откровенности не было никакого смысла. К тому же в то время я и думать не могла, что у меня будет внучка которую мне придется растить…
Он поднял ее руку к своим губам и, поцеловав, опустил:
— Расскажи мне все. Я хочу знать.
Роза тем временем приятно проводила время. Дофина угощала ее всевозможными сладостями в буфете, устроенном в салоне Венеры: пирожными, конфетами, печеньем, желе и засахаренными фруктами, которыми бабушка нечасто баловала девочку. Сам король положил девочку конфету в рот в присутствии своей свиты, да и потом около них постоянно толпились люди. Возможно, это были кавалеры, ухаживавшие за красивой дофиной, но Роза не обращала на них никакого внимания, усевшись в высокое позолоченное кресло рядом со своей новой подругой и болтая ножками, в то время как на них таращился изумленными глазами король-солнце, мраморное изваяние которого украшало нишу в форме раковины как раз позади Розы.
Становилось уже поздно, когда она увидела, наконец, свою бабушку, которая шла к ней с высоким пожилым господином, прихрамывавшим и опиравшимся на трость. К этому времени они с дофиной уже оставили свои кресла и направлялись в другой зал. Роза быстро побежала вперед и, в который ухе раз за этот вечер, присела в реверансе, когда бабушка представляла ее своему спутнику.
— Для меня это большая честь познакомиться с тобой, Роза, — сказал ей мсье Бален.
Затем он начал расспрашивать девочку о ее пони, об успехах в учебе, обо всем, о чем обычно взрослые спрашивали ее, но Роза чувствовала симпатию к этому господину. Несмотря на свирепое морщинистое лицо, глаза его излучали доброту и ласку.
Король уже покинул прием, а вслед за ним собрались уходить дофин и дофина. Мария-Антуанетта опять подошла к Розе и, опустившись на корточки, посмотрела ей в глаза.
— Мне очень хочется снова увидеть тебя в Версале, Роза.
— Да, конечно, мадам дофина. — Роза не увидела ничего необычного в том, что новая знакомая поцеловала ее в щеку. Для нее это не было знаком какого-то благоволения, но строгие правила дворцового этикета точно определяли, кого может поцеловать особа королевской фамилии, а кого нет, и Роза не входила в эту категорию избранных.
В королевской спальне начиналась обычная церемония отхода ко сну. Произошла некоторая заминка, и королю вовремя не успели подать ночную рубашку, которую обычно нес на распростертых руках вельможа, обладавший наивысшим из всех присутствующих рангом. В последнюю минуту отворилась одна створка двойной двери и вошел вельможа, чей титул превосходил титул того, кто уже взял рубашку. Последовала строго определенная процедура передачи этого предмета из рук в руки, сопровождаемая положенным количеством поклонов. Едва она закончилась, как в спальню вошел герцог королевской крови, и все пришлось повторять сначала.
У Людовика вырвался нескрываемый вздох облегчения, когда, наконец, на него надели рубашку и камердинер помог ему снять панталоны. Такие заминки не были редкостью, и происшедшая в этот раз никак не могла считаться из ряда вон выходящей. Он просунул руки в рукава парчового халата, который держали два камердинера, и, вытянув ноги, дождался, пока они наденут на них ночные туфли, также парчовые. Затем наступил черед ночного колпака, лежавшего на подушке из позолоченной ткани, и носового платка с вышитой королевской монограммой. Преклонив колена, помолившись и получив благословление священника, Людовик сделал вид, что ложится в постель. Как только все, кланяясь, оставили его опочивальню, он откинул покрывало и, соскочив с кровати, пошел к другой двери, направляясь в свои личные апартаменты. Проходя через салон Часов, он услышал, как чудесные астрономические часы — шедевр, изготовленный из позолоченной бронзы, — составлявшие гордость его коллекции, торжественно отбили полночь. В момент последнего удара король уже закрывал за собой потайную дверь, чтобы подняться по лестнице в апартаменты мадам дю Барри. Мысленно он еще раз перебрал события истекшего вечера.
Ему было очень приятно, что Мария-Антуанетта отнеслась к его ребенку с неподдельной симпатией, в противном случае ему было бы трудно выполнить обещание, данное Виолетте. Разумеется, он мог бы рассердиться и, топнув ногой, принудить дофину исполнять его волю, как это случилось, когда, пробыв совсем немного при дворе, его австрийская сноха высокомерно задрала нос и не пожелала даже разговаривать с мадам дю Барри. На это ее провоцировали дочери короля, Виктория и Аделаида, которые закисли в своем девичестве и от зависти пустились на самые невероятные интриги. Вскоре, однако, дофина уступила воле короля. Несмотря на все свое раздражение, Людовик вынужден был признать, что этот случай характеризовал Марию-Антуанетту с самой хорошей стороны в том, что касалось ее моральных устоев, и подумал, что из нее выйдет верная супруга. Несмотря на всю свою ветреность и опрометчивые поступки, она никогда не изменяла его сыну и сразу же ставила на место любого не в меру пылкого кавалера, забывшего, что он имеет дело с будущей королевой Франции. Неудивительно, что маленькая Роза очаровала дофину. Их обеих роднила та самая доверчивая невинность, которую ничто не могло запятнать.
