Александр Дюма - Ожерелье королевы

Этот взрыв рукоплесканий повторился дважды, а затем сменился шумом совсем иного рода.

В этом шуме ей тоже послышалось одобрение, но как будто более вялое и не пылкое, а холодное.

На набережной появлялось все больше прохожих; как видно, толпа на площади начала разбредаться в разные стороны.

– У кардинала нынче великий день! – произнес, приплясывая на мостовой у парапета, какой-то человек, судя по виду – один их прокурорских писцов.

И он запустил в реку камешек с ловкостью молодого парижанина, посвятившего много дней упражнению в этом искусстве, унаследованном из античной палестры[152].

– У кардинала? – повторила Жанна. – Значит, уже объявлено, что кардинал оправдан?

На лбу ее выступил едкий холодный пот. Она бросилась в залу привратницы.

– Сударыня, сударыня, – спросила она у тетушки Юбер. – Что это я услышала, будто у кардинала нынче великий праздник? Скажите, почему праздник?

– Не знаю, – отвечала привратница. Жанна взглянула ей прямо в лицо.

– Прошу вас, спросите у вашего мужа, – попросила она.

Привратница, сжалившись, исполнила ее просьбу, и Юбер из-за двери ответил:

– Не знаю.

Снедаемая тревогой и нетерпением, Жанна замерла посреди комнаты.

– Мало ли что болтали эти прохожие? – произнесла она. – Разве можно верить таким прорицаниям? Они, конечно, рассуждали о ходе разбирательства.

– Может быть, – заметил сердобольный Юбер, – они имели в виду, что оправдание будет для господина де Рогана большим праздником, вот и все.

– Вы полагаете, его оправдают? – воскликнула Жанна, у которой пальцы непроизвольно сжались в кулаки.

– Вполне возможно.

– А меня?

– Вас, сударыня? И вас тоже оправдают… Почему бы и нет?

– Странное предположение! – пробормотала Жанна. Затем она вернулась к окну.

– По мне, так напрасно вы, сударыня, смотрите, как ведут себя люди там, на улице, все равно ничего не поймете, – сказал привратник. – Уж поверьте мне, наберитесь-ка лучше терпения и дождитесь, когда придут ваш адвокат либо господин Фремен и прочтут вам…

– Приговор?.. Нет, нет!

И она напрягла слух.

Мимо шла какая-то женщина в окружении подружек. Праздничные чепцы, огромные букеты цветов. Впивая запахи воли, Жанна почувствовала аромат роз, разлившийся в воздухе, подобно драгоценному благовонию.

– Он получит мой букет, – крикнула женщина, – он сотни букетов получит, красавчик наш! Эх, и расцеловала бы я его, если бы могла!

– И я, – сказала одна из подружек.

– А я бы хотела, чтобы он меня поцеловал, – добавила другая.

«О ком это они?» – подумала Жанна.

– Конечно, ты бы не прочь: ведь он так хорош собой! – заметила третья подружка.

И все четыре прошли мимо.

– Опять кардинал! Только и разговоров, что о кардинале! – пробормотала Жанна. – Он оправдан, он оправдан!

И в голосе ее звучало отчаяние и вместе с тем такая уверенность, что муж и жена Юберы, решительно желая избежать повторения вчерашней бурной сцены, в один голос возразили:

– Эх, сударыня, ну почему вам жалко, чтобы бедного узника отпустили на волю?

Жанна уловила в их словах упрек, а главное, почувствовала в Юберах перемену; ей не хотелось терять их симпатию.

– Ах, вы меня не так поняли, – сказала она. – Неужто вы считаете меня такой злобной и завистливой, чтобы желать зла сотоварищам по несчастью? Дай-то Бог, чтобы его высокопреосвященство был оправдан, дай-то Бог! Но мне так хочется узнать поскорее… Друзья мои, поверьте, от нетерпения я совсем потеряла голову!

Юбер и его жена переглянулись, словно желая оценить последствия поступка, на который они уже почти готовы были решиться.

Но хищный огонь, блеснувший в глазах Жанны вопреки ее желанию, остановил их.

– Вы ничего мне не скажете? – воскликнула она, чувствуя, что совершила промах.

– Мы ничего не знаем, – последовал негромкий ответ. В этот момент Юбера позвали, и он вышел. Оставшись с Жанной наедине, привратница попыталась ее развлечь, но тщетно: всеми чувствами, всеми мыслями своими узница устремлялась прочь из комнаты, и слух ее, удесятеренный лихорадочной тревогой, жадно ловил каждый звук, каждое дуновение.

Привратница смирилась, не в силах помешать ей смотреть и слушать.

Внезапно с площади донеслись громкий шум и великое оживление. Толпа прихлынула на мост, заполнив его до самой набережной; то и дело раздавались дружные крики, от которых Жанна содрогалась на своем наблюдательном пункте.

Крики не прекращались; они были обращены к закрытой карете, запряженной лошадьми, коих сдерживали не столько руки кучера, сколько натиск толпы, так что карета еле-еле продвигалась вперед.

Люди теснились, напирали, и вот уже толпа подхватила на плечи, на руки лошадей, и карету, и двоих мужчин, что в ней сидели.

В ярких лучах солнца графиня узнала этих двоих; на них изливался дождь цветов, над ними колыхалась сень зеленых ветвей, которыми махали им тысячи рук, их приветствовала упоенная толпа.

Один, бледный от счастья, напуганный проявлениями народной любви, был задумчив, оглушен, робок. Женщины вспрыгивали на ободья колес и, хватая его за руки, жадно осыпали их поцелуями; они дрались между собой за обрывки кружева с его манжет и осыпали его самыми свежими, самыми изысканными цветами.

Наиболее счастливым удавалось вскочить на запятки кареты, к лакеям; потихоньку оттесняя препятствия, отделявшие их от их кумира, они запечатлевали на лбу обожаемого существа почтительный и пылкий поцелуй, а затем уступали место другим счастливицам. Этот обожаемый всеми человек был кардинал де Роган.

Его спутника, оживленного, радостного, сияющего, встречали не столь пылко, но, в сущности, ему тоже был оказан очень лестный прием. Недостаток цветов и поцелуев искупался приветственными криками; женщины вились вокруг кардинала, а мужчины кричали: «Да здравствует Калиостро!»

Всеобщее упоение было таково, что карета следовала по мосту Менял полчаса, и Жанна от начала до конца видела этот триумф. От нее не укрылась ни единая подробность.

Народное ликование, обращенное к жертвам королевы – ведь их называли именно так, – на миг преисполнило Жанну радостью.

Но тут же она подумала:

«Как! Эти двое уже на воле, их уже отпустили, исполнив все формальности, а я даже ничего не знаю! Почему же мне ничего не сообщают?»

Ее охватила дрожь.

Рядом была г-жа Юбер: она внимательно и молча следила за происходящим; казалось, ей все было понятно, но она ничего не объясняла Жанне.

Жанна уже хотела потребовать у нее необходимых объяснений, но тут ее внимание привлек новый взрыв шума, доносившийся со стороны моста Менял.

Теперь на мост въезжал окруженный людьми фиакр.