Пенелопа Томас - Тайна
— Конечно нет, милорд. Я выдвинула стул. Он глазами указал на один из графинов, стоявших на столе: «Вина?» Я колебалась, не зная, как поступить.
— Это легкое вино. Мисс Пендавс готовит его сама, — добавил он, уловив причину моего замешательства с такой легкостью, что я почувствовала досаду. Его же эта сцена забавляла.
— Ну, тогда совсем немного.
Он налил желтую жидкость из графина в высокий бокал на длинной ножке. Когда тот был наполнен на две трети, он остановился и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула, он пожал плечами и поставил графин на место, заткнув его пробкой.
Вы всегда так воздерживаетесь?
— У меня не было выбора.
Он передал мне бокал. Волчья морда на перстне блеснула на мгновение, из-под манжеты рубашки показались длинные волосы, покрывавшие руки. Взглянув на него, я поняла, что жест был преднамеренным. Он специально старался произвести впечатление. Заметив мой взгляд, он убрал руку.
— Обязательно нужно было ждать, чтобы кто-то предоставил Вам выбор? — спросил он, возвращаясь к прерванной теме.
— В моем положении вряд ли было уместно решать самой.
— Я в Вас разочарован.
— Милорд?
— Ужасно скучная мораль. Можно подумать, что Вы росли в семье сельского пастыря.
— Однако если бы я вела себя иначе, Вы вряд ли доверили мне воспитание дочери.
Он откинулся в кресле, внимательно глядя на меня.
— Но сегодня Вы свободны от обязанностей, не так ли? — хитро подзадоривал он. — Точнее, сегодня вечером Вам предстоит заняться мной.
— Думаю, это не совсем верная оценка ситуации. Он широко улыбнулся:
— Я Вас шокировал, мисс Лейн?
— Ничуть.
— В самом деле? Я думал иначе, но, возможно, я не так проницателен, как мне кажется.
— В этом Вы правы.
— Вам следовало почувствовать себя уязвленной. Как меня уверяют, в Корнуэлле нет ни одной молодой леди, которую не шокировало бы мое поведение. Ни одна мать не хочет отдать за меня свою дочь.
— Создается впечатление, что это доставляет Вам огромное удовольствие.
«Такое же, как ловить меня на удочку», — подумал он.
Обед прошел мирно. Его редкие замечания не были вызывающими, а касались обычных дел, таких, как моя поездка, устройство. Но когда тарелки убрали, он оживился.
— Еще рано, я надеюсь, Вы не собираетесь ложиться спать?
Мне ничего так не хотелось, как лечь спать, но из вежливости я согласилась посидеть еще.
— Прекрасно, — сказал он.
Его черные глаза озорно блеснули, и снова я поняла, что он в точности угадал мои мысли. Если я была права, это свидетельствовало о его полном равнодушии к моим желаниям. Он развалился в кресле, вытянув под столом ноги. Казалось, каждое движение доставляло ему удовольствие, он был в восторге от себя, своей привлекательности, она давала ему чуть ли не физическое наслаждение, хотя он отлично сознавал, что другие могут не разделять его ощущений.
— Окажите мне любезность, мисс Лейн, расскажите о себе, — он произнес это с предельной вежливостью, словно обращался к старому другу за чашкой чая. — Я так мало о Вас знаю, словно Вы совсем чужой человек, а не член семьи.
Каким-то странным образом эта фраза задела меня сильнее, чем прошлые оскорбления.
— Мы не связаны кровными узами, — ответила я, почувствовав, как внутри все натянулось от напряжения.
С тем же успехом можно было промолчать, так как он не обратил никакого внимания на мои слова. Сложив ладони, он выжидательно смотрел поверх пальцев.
— Я жду.
— Мне нечего сказать такого, чего Вы не знаете, милорд.
Одна мысль о том, что придется рассказывать ему о моем детстве, сковывала меня, как обручем. С трудом, но мне удалось почти правдоподобно засмеяться.
— Не могу поверить, что Вас интересуют детали, которые ни для кого не представляют ценности, разве только для меня самой.
Ему, наверное, передалось что-то от моей неловкости, виной которой был он, и он махнул рукой: «Ну, тогда расскажите о чем-нибудь другом».
О Боже! Неужели я еще должна его развлекать, а он будет сидеть, развалясь, и брать на заметку мои слова, чтобы в один прекрасный день обернуть их против меня? Придется его разочаровать. Я умела держать свои суждения при себе. С таким же успехом он мог потребовать снять перед ним платье. Эта мысль заставила меня покраснеть.
— Вы любите театр? — спросил он, видя, что я не намерена пускаться в рассуждения.
— Я не была в театре, хотя читала много пьес.
— Оперу? Симфонические концерты?
— Не приходилось слышать ничего такого, что заслуживало бы обсуждения.
— Ну, мисс Лейн, Вы неинтересная собеседница.
— Не привыкла произносить речи. К тому же не хочу утомлять Вас. Думаю, мне лучше пойти спать.
Он встрепенулся:
— Я Вас не отпускал.
— Извините, милорд, мне показалось…
— Вы здесь не затем, чтобы вообразить, чего нет. Должен ли я считать, что Вы пуститесь наутек всякий раз, когда Вам случится услышать что-то, что придется не по вкусу?
— Разумеется нет, милорд.
— Будем надеяться, это не в Ваших интересах, ибо я все равно Вас найду и договорю то, о чем хотел сказать, где бы Вы ни укрылись.
— В будущем не позволю себе выйти из комнаты без разрешения.
Вспомнив, что в этот вечер я обещала себе не вызывать его гнев, я смиренно сложила руки на коленях и опустила глаза. В этой позе я ждала, что же он скажет дальше.
— Боже Праведный! — воскликнул он. — Я не считал Вас безгрешной, но никогда бы не подумал, что Вы можете так тушеваться и позволять вить из себя веревки. Или я ошибаюсь, эти качества водились за Вами всегда?
— Я этого не замечала.
Он допил свой кларет и с силой обрушил свой бокал на стол.
— Но ведь Вы же сидите за моим столом, покорно опустив глаза и благочестиво сложив руки, как послушная гимназистка. Одеваетесь во все черное — этот цвет Вам не идет — и стягиваете волосы на затылке с таким остервенением, словно хотите избавиться от молодости и женственности, считая их величайшим грехом. Все, что осталось от того ребенка, которого я встретил в доме, — это короткие временные вспышки прежнего непокорного характера, но скоро и от них ничего не останется.
Я чуть не задохнулась от негодования.
— Как Вы смеете?! Что Вы себе позволяете?!
— Это мой дом, здесь я могу позволить себе почти все.
Вся надежда на то, что мне удастся сохранить спокойный тон до конца вечера, исчезла.
— Вы не понимаете хороших манер! — взорвалась я. — Но если Вашу грубость я вынуждена терпеть, то нападки на меня лично терпеть не собираюсь.
— Я только говорю правду — то, что вижу.
— Что Вы знаете обо мне? О какой правде Вы говорите? Вы ничего не знаете и не имеете права судить обо мне. Особенно о моей одежде, которую я не выбирала.
