Хелен Диксон - Хозяин Стоунгрейв-Холл
– Да. Мне стало очень больно и грустно за мать и за отца. Я даже не могу определить, что чувствую. Да, я смущена, потрясена и не знаю, что еще сказать. Что думать? Моя мать любила другого мужчину, а не человека из своего круга, милого школьного учителя? Как это случилось, как она могла допустить такое? Я постоянно раздумываю над всем этим, будто выясняя, насколько опасна рана, и не нахожу ответа. Думаю, моя мать очень любила вашего отца. Однако не стану судить или винить ее. У меня нет такого права.
Лоуренс смягчился, видя, что Виктория спокойно восприняла тайну матери, хотя и не сумела понять ее поступок.
– Ваш брат не относится к этому роману с таким пониманием, как вы, – продолжила она, – не могу сказать, я не виню его за это. Неудивительно, что ему тяжело видеть нас обеих здесь. Если вам дороги желания матери, надо было найти другой способ выказать внимание ее горничной.
– Она сама захотела бы, чтобы вашу мать привезли сюда.
– Но не в том случае, если бы это означало вбить клин между братьями.
– Натан переживет.
– Я должна спросить, кто еще знает об этом. Все это не могло остаться незамеченным, особенно в доме, где так много слуг.
– Миссис Хью знала, что происходит, и Дженкинс тоже. Оба служат здесь давно и никому ничего не скажут. Если об этом знал еще кто-то, он уже отправился к творцу или нашел работу в другом месте.
– Понимаю. Я рада этому. Чем меньше людей знают, тем меньше сплетен. Где находятся вещи, которые привезли из коттеджа?
– В надежном месте. Здесь, в Холле. Можете взглянуть на них в любое время. Как вы поступите с ними?
– Мне хотелось бы сохранить некоторые из них. Остальные, думаю, следует продать. – Виктория взгрустнула. – Хотя это будет нелегко. Если не считать периода, проведенного в интернате, все остальное время я прожила в Эшкомбе. У меня было счастливое детство, и сохранились приятные воспоминания. Там все связано с моими родителями. – Виктория опустила голову, волосы темным веером накрыли ее. – Что мне делать с ними? Куда их девать?
– Их можно оставить здесь, пока вы что-нибудь не решите.
– Здесь они не могут храниться вечно. Рано или поздно придется принимать решение. Когда все это закончится и моя мать… – Виктория прикусила губу и сдержала подступавшие слезы, – я покину этот дом, и нам больше не придется думать друг о друге.
– Похоже, это невозможно, – возразил Лоуренс.
Отблеск света играл в ее волосах и отражался в теплых янтарных глазах, которые не умели обманывать и еще не познали жестокости. Он почувствовал, как в глубине души шевельнулась нежность, желание оберегать ее. Это удивило и встревожило его. Он поднял рюмку и отхлебнул бренди, чтобы скрыть неожиданно нахлынувшие чувства.
Тишину нарушал треск поленьев в камине. Лоуренс продолжал сквозь ресницы тайком наблюдать за Викторией, пока та задумчиво смотрела на огонь в камине. Она казалась удрученной. Он подумал, что в такой ситуации ничего другого нельзя ожидать. Уголки ее губ опустились, как у обиженного ребенка. У Лоуренса разрывалось сердце. При свете огня ее каштановые волосы казались медно-темными, блестящими, падали на плечи, касались оранжево-красных губ. Пребывая в полном недоумении, Виктория неожиданно поднялась. Лоуренс поставил рюмку и тоже встал.
– Неужели я лишил вас дара речи, – с усмешкой тихо сказал он.
– Уже очень поздно, – ответила она. – Пора возвращаться к матери.
В это мгновение открылась дверь и вошел Дженкинс. Лоуренс взглянул на него:
– В чем дело?
– Сэр, сиделка зовет мисс Льюис. Прошу вас, идите быстрей. Миссис Льюис стало плохо.
Виктория и Лоуренс с тревогой переглянулись.
– Я иду.
Виктория поспешила к матери с тяжелым сердцем. Голова матери покоилась на подушках, лицо заметно побледнело.
Спустя час прибыл врач. Бегло осмотрев больную, взял Викторию за руку и вывел из комнаты. Когда они оказались в коридоре, он сказал:
– Миссис Льюис не придет в сознание. Вы должны благодарить судьбу за это. Она не чувствует боли. Думаю, она не переживет эту ночь.
Бетти умерла перед рассветом. Сидя у постели матери с тех пор, как ушел врач, Виктория закрыла глаза, от боли утраты сжималось сердце. Все, что хотела сказать мать, умерло вместе с ней.
Виктория оказалась лицом к лицу со смертью в гнетущем доме, она накинула на плечи шерстяную шаль и вышла подышать свежим воздухом. В серой пелене предутренней дымки звучало пение птиц. Воздух отдавал влагой и прохладой. Она чувствовала запах пустоши, аромат моря, который неторопливо доносил ветерок.
Она бесцельно ходила и вскоре оказалась перед коваными железными воротами, выходившими на пустошь. Солнце выглянуло из-за горизонта. Его розовый свет окрасил пустошь нежными золотистыми и зелеными тонами. Виктория не заметила этого чудесного мгновения, переживая горе и потрясение. Дикие гиацинты на обочине подъездной дороги словно шептали ей, что жизнь продолжается и сулит надежду.
Она закрыла глаза, глубоко вдохнула соленый воздух. Наверное, все объяснялось тем, что ее жизнь вот-вот навсегда изменится. Или же Виктория близко увидела смерть и не выспалась, но никогда прежде она не чувствовала себя такой одинокой и несчастной, не знала, пройдет ли когда-нибудь эта боль. Кутаясь в шаль, она стала возвращаться и заметила, что к ней приближается лорд Рокфорд. Виктория ждала его, стало легче, когда она увидела его мрачное задумчивое лицо. Он шагал широко и решительно. Его волосы были взъерошены. Когда Лоуренс остановился перед ней, Виктория взглянула на него. Его серьезное лицо выражало тревогу. Это неожиданно тронуло ее.
– Мне жаль, что ваша мать умерла, – тихо, с состраданием в голосе сказал Лоуренс и внимательно оглядел ее. Виктория смотрела на него большими янтарными глазами, тронутыми усталостью и горем. Прежде чем сработал инстинкт самосохранения, Лоуренс на мгновение заметил в этих глазах не только горе, но отчаяние и страх… да еще облегчение оттого, что он оказался рядом. – Как вы себя чувствуете?
Лицо Виктории исказилось от боли, глаза смотрели растерянно, как у ребенка, оказавшегося среди чужих людей. Казалось, она молила его о чем-то, что касалось бед, навалившихся на нее, просила помочь.
– Я не знаю, что делать.
Она приблизилась к Лоуренсу, глядя ему в глаза. В них светилась какая-то надежда, манившая ее к нему. Казалось, будто Лоуренс взял ее за руку, крепко держал, убеждал успокоиться и довериться ему. Он заметил, как слезы заструились по щекам Виктории. Его сердце дрогнуло от сочувствия, очень хотелось облегчить ее страдания. Протянув руку, он тихо сказал:
– Идите сюда.
Она подошла и прижалась лицом к его груди. Он обнял ее, как отец, как брат. Удивился тому, что побуждение успокоить Викторию возникло от сострадания, а не от желания.
