Лора Бекитт - Верность любви
Вскоре они вышли к деревне, каких немало в окрестностях Калькутты. Тулси увидела приземистые домики, стены которых, как в родной Бале, были покрыты смесью извести, грунта и коровьего навоза. Однако эта деревня была богаче — сказывалась близость большого города: жители держали не только буйволов и мелкий скот, но и слонов. Во дворах некоторых домов стояли лошади.
— Если в деревне англичане, то я погиб, — прошептал молодой человек и, подумав, прибавил: — Впрочем, если французы — тоже.
Тулси ничего не ответила. Едва ли жители деревни осмелятся тронуть иностранного солдата, а вот ей не поздоровится! Женщина не может в одиночестве бродить по джунглям, а если бродит, значит, она одержимая или отверженная, и в лучшем случае ее нужно прогнать, а в худшем — забить камнями до смерти!
В деревне не было ни англичан, ни французов. Но Тулси знала: вскоре придут староста и брахман, а это намного хуже. От них не скроешь правды!
Она сказала об этом своему спутнику, и он ответил:
— Не беспокойтесь, со мной вас не тронут и вам не придется ничего объяснять. Я сам с ними поговорю. Даже если они решат сообщить о нас властям, у нас будет время, чтобы прийти в себя и немного набраться сил.
Едва ли он сумел бы ее защитить, но Тулси поверила. Она с самого начала почувствовала, что у них есть что-то общее, нечто такое, благодаря чему они могут доверять друг другу.
Беглецам помог вечный страх, который испытывали жители индийских селений как перед англичанами, так и перед французами. Собственно, индийцы не различали, кто есть кто, знали только, что всякое сопротивление воле иноземцев может обернуться суровым наказанием.
Хозяева первого же дома вышли навстречу и безропотно впустили путников в свое жилище. Конечно, их появление вызвало толки. Индийская женщина и белый солдат! На Тулси было красивое сари и дорогие украшения, она выглядела холеной, обеспеченной горожанкой. Когда явились староста и жрец, спутник Тулси произнес:
— Я солдат французской армии, а это… моя жена. Мы попали в плен, но нам удалось бежать. Сейчас мы идем к своим. Просим дать нам приют на пару дней, а потом мы вас покинем.
Больше вопросов не возникло. Староста и жрец удалились, чтобы, очевидно, обсудить ситуацию, а молодой человек упал на кровать и… почти тут же потерял сознание.
Когда он очнулся, Тулси сидела рядом. Анри удивился выражению ее глаз, непостижимым образом сочетавшему в себе мечтательность и решимость. А еще его поразило, что она улыбнулась ему — печально и ласково. Судьба индианки была нелегкой, это читалось в ее лице; Анри подозревал: то, что случилось с ней, было куда страшнее его несчастья.
Он пострадал от несправедливости, но в душе, перед самим собой, был честен и чист, тогда как она нарушила какие-то священные законы, презрела великий долг, который была обязана исполнить без оглядки на себя, на свои сокровенные желания. Бросила вызов людям, не подчинилась божественной воле. Что может быть ужаснее для индианки?
Обстановка домика была очень скромной: соломенные плетенки, голые стены с одним-единственным, закрытым решеткой окном, бамбуковые кровати, глиняная посуда.
Тулси взяла чашку с молоком, приподняла голову Анри и помогла ему напиться. Потом протянула кусок лепешки, и молодой человек с трудом оторвал руку от ложа. Он и сам не подозревал, как мало сил осталось в его измученном теле!
— Калькутта! — выдохнул он. — Сколько же лье я прошел!
— Что вы ели все это время?
— Какие-то фрукты, еще колосья с полей.
— Как вы переплыли через Ганг?
Оставаясь живой и пытливой, она спрашивала с трогательным девичьим любопытством, и внезапно Анри подумал о том, что, несмотря на все преграды, ее жизнь сложится хорошо.
— На берегу были лодки, я взял одну, — промолвил он. — Признаться, я плохо помню, как это было. Один человек, индиец, сказал мне: «Переплыви через Ганг, и ты будешь спасен». Он оказался прав. — Помедлив, француз спросил: — Как вас зовут?
— Тулси.
— Надеюсь, вы не рассердились, когда я назвал вас своей женой?
Молодая женщина покачала головой. О, чужестранцы! Назвать своей женой вдову все равно что принять ночь за день и перепутать луну с ясным солнцем!
— А как ваше имя?
— Анри. Только не называйте меня Индрой, как Чарака.
Тулси встрепенулась.
— Чарака? Так зовут моего дядю. Он ушел на войну.
Молодой человек уставился на нее во все глаза. Потом радостно рассмеялся.
— Конечно! Тулси! Племянница Чараки! Ваш дядя жив, он удивительный человек. Он волновался за вас, говорил, что вам тяжко живется в родной деревне.
Тулси опустила глаза.
— С тех пор произошло много событий. Дядя ничего об этом не знает.
Анри смотрел вопросительно и с тревогой. Тулси решила открыться. Пусть судит по-своему. Наверняка его суд окажется куда менее страшным, чем суд ее народа!
— Я уехала из Балы и вышла замуж. Все было хорошо, но вчера мой муж погиб. Сегодня утром я должна была взойти на погребальный костер, однако испугалась и убежала в джунгли. Я не смею об этом рассказывать. Отныне я проклята. Я не могу ни к чему прикасаться, я не должна ни есть, ни пить. Я умерла.
Ее тело было похоже на натянутую струну, глаза лихорадочно блестели, лицо пылало жаром. Анри, едва не задохнувшись от возмущения и жалости, воскликнул:
— Вы живы, Тулси! Молоды, здоровы! Идите в другой город, в другую деревню. Придумайте что-нибудь. Не говорите людям правды. Начните новую жизнь. Постепенно вы забудете о прошлом.
— Разве я смогу жить одна?
— Не сможете одна — снова выходите замуж.
Она возразила с потрясающей откровенностью, словно страшный проступок навсегда избавил ее от стыда:
— Муж изобьет меня в первую же ночь. А потом прогонит из дома. Индийская женщина может выйти замуж только раз и должна принадлежать одному-единственному мужчине! Но это не главное. Забудется прошлое или нет — не важно. Оно было, и оно перечеркнуло будущее. Отныне мне суждено сеять несчастья, нести проклятие всему, с чем я соприкоснусь!
— Но меня вы спасли, — возразил Анри и добавил: — Я плохо знаком с вашей верой, Тулси, но слышал, что ваши боги многолики. И так же многолик человек. Он не способен совершать одни лишь хорошие и правильные поступки. Вы сделали так, потому что не могли поступить иначе. Воспользовались данным богами правом защищать свою жизнь! Вряд ли вы смогли бы помочь мужу, приняв мученическую смерть.
— Могла. А теперь его душа вовек не найдет покоя!
— Это неправда.
Тулси не верила. На ее лице лежала печать отчаяния. Сейчас она была похожа на заблудившегося во мраке ребенка.
