Бренда Джойс - Пленница
— А вот я не имею ни малейшего понятия о том, зачем ты приехал сюда, и я решительно против, — резко вмешался Уильям. Он умоляюще посмотрел на сына: — Ксавье, ты уже проявил достаточно отваги и преданности, воюя за свою страну против Франции. Больше в этом нет нужды.
Ксавье с болью всматривался в отца, так сильно сдавшего за последний год. Некогда этот широкоплечий, осанистый человек напоминал льва. И вот — за одну ночь — он ссутулился и даже стал ниже ростом, походка его стала по-стариковски дрожащей, а лицо — морщинистым и вялым. Уильям был всего на десять лет старше Маркхэма. А выглядел не меньше чем на семьдесят — тогда как младшему брату никто бы не дал даже его законных пятидесяти.
— Все будет хорошо, — сказал Ксавье.
— Я не желаю, чтобы ты вмешивался в эти дела, — возразил Уильям.
— Ты догадался, о чем мы просим тебя? — Маркхэм дружески похлопал племянника по плечу. — Ты догадался, о чем просит тебя президент?
Ксавье кивнул. Его сердце учащенно забилось. Он подумал о том, что сможет снова отправиться в море. Не торговать. Мстить.
— Полагаю, что да. Он взломал печать. В глаза бросилась первая строчка: «Уважаемый сэр!» Ксавье перевел дыхание.
«… Вы заслуженно имеете репутацию лучшего капитана из бороздивших морскую гладь на протяжении целого поколения — а может быть, и не одного. И ваше прошение об отставке было воспринято всеми как невосполнимая утрата. Ваша целеустремленность, отвага и героизм, проявленные в недавней войне с Францией, внушили мне твердое убеждение, что никто лучше вас не справится с предлагаемой задачей. Поймите, что мною сейчас движут не только политические интересы: на карту поставлены жизнь и благополучие наших сограждан, на карту поставлены честь и гордость нашей страны. Более мы не намерены терпеливо подставлять вторую щеку, ибо нет смысла ждать от варваров честной игры. Для этих пиратов недоступно понимание принципов, на которых построено наше государство: свобода, равенство и всеобщее процветание.
Итак, я обращаюсь к вам. Настало время принять решительные меры против диких разбойников, которые держат в страхе людей всего света, которые вынуждают величайшие нации в мире подчиняться их наглым требованиям, которые по-прежнему, вплоть до сегодняшних дней, нарушают законы Божеские и человеческие, позволяя себе брать в плен мужчин, женщин и детей и держать их в жестоком, унизительном рабстве. Ни к кому на свете я не посмел бы обратиться с такой откровенностью, как к вам. Уверен, что вы исполните все, что должно, и исполните быстро — ради жизни и благополучия всех, кто оказался втянут в эту ужасную игру. И наградой нам послужат грядущие мир и свобода.
Во славу Божию — и да пребудет Он с вами!»
Ксавье невольно вздрогнул, увидев размашистую подпись: «Томас Джефферсон, президент Соединенных Штатов Америки».
— Разве ты способен отказаться от такой миссии? — раздался вкрадчивый голос Маркхэма.
Ксавье не отвечал. Он бросил письмо в огонь. Не отрываясь, он смотрел, как исчезают в пламени строчки письма. Отныне и навсегда послание президента отпечатается в его памяти — вплоть до последнего слова.
Большая часть населения Бостона была возмущена нынешним правительством — вкупе с президентом — за столь беззубую политику против пиратов. Похоже, дикарям удалось полностью захватить власть на море — а это моментально обескровило экономику и Массачусетса, и соседних штатов.
Однако Ксавье считал себя истинным патриотом. По крайней мере он не мог равнодушно пройти мимо отчаянного призыва своего президента. Как не смог бы никто из истинных американцев, потомков первых колонистов. К тому же он имел личные, идущие в глубокое прошлое причины не отказываться от подобного рода тайного поручения.
А в том, что поручение является чрезвычайно секретным, он не сомневался.
— Ты не должен этим заниматься, Ксавье. — Отец смотрел на него с отчаянием. — Туда уже отправлена вторая военная эскадра. Через пару недель они достигнут Гибралтара. По крайней мере подожди еще немного, погляди, на что способны эти моряки. Пожалуйста!
— Коммодор Моррис — пустое место! — раздраженно воскликнул Маркхэм. — Он болтун и ничтожество.
— Маркхэм прав. — Ксавье похлопал отца по плечу. — Коммодору ни за что не справиться с поставленной перед ним задачей. Отец, где твой патриотизм?
— Мой патриотизм погиб в прошлом году, — тяжко вздохнул Уильям.
— К несчастью, — мягко возразил Ксавье, чувствуя, что разбивает старику сердце, — мой еще жив.
— Но ведь ты единственный оставшийся у меня сын! — Лицо Уильяма скривилось от боли. — Боже мой, Ксавье!
Ксавье увидел, что отец плачет. По худым бледным щекам текли слезы. Он с трудом удержался, чтобы не заплакать самому, и грубо сказал:
— Я должен.
— Знаю, — прошептал Уильям. В его глазах были страх и обреченность.
— Значит, ты согласен! — радостно вскричал Маркхэм, стиснув Ксавье в своих объятиях. — Ты выполнишь это тайное поручение! Ты будешь нашим возмездием этим дикарям!
— Да, — отвечал Ксавье, и в его глазах зажегся мрачный огонь. — Я сделаю это. Я отправляюсь в море. Я сегодня же займусь подготовкой «Жемчужины».
Уильям охнул.
На этот раз Ксавье был не в силах смотреть старику в глаза. Он хотел заверить отца, что все будет в порядке, но внезапно почувствовал, что слова не идут с языка. Ибо внезапно вместе с нетерпением и предвкушением скорого отплытия пришло необъяснимое предчувствие смерти.
Ксавье показалось, что волосы его встали дыбом. Он впервые в жизни испытывал это чувство — сродни некоему пророческому прозрению.
Он понял, что оказался на пороге самого важного события в своей жизни. Прежде он всегда считал море своим верным другом. А теперь Ксавье казалось, что море предаст его.
Ксавье замер перед дверью одной из комнат на втором этаже, глядя на бронзовую ручку и борясь с острым желанием повернуть обратно. Однако деваться было некуда.
Он постучал, подождал немного, вздохнул и открыл дверь. Ксавье замешкался на пороге. Внутри отделанной в белые и розовые цвета спальни царил полумрак, шторы были плотно задвинуты.
В нем вспыхнуло отчаяние. Неужели так будет всегда?! Бесшумно ступая по цветастому абиссинскому ковру, Ксавье подошел к окну и раздвинул шторы. Яркий солнечный свет хлынул в комнату. Он открыл окно. Повеяло теплым весенним ветерком, полным запаха свежескошенной травы и цветов. Звонко разливал свои трели зяблик, ему вторила сердитая голубая сойка. Обернувшись, Ксавье посмотрел на маленькую фигурку, съежившуюся на широкой кровати под плотным бархатным одеялом. Вот поднялась бледная рука, прикрыла, глаза:
