Бренда Джойс - Пленница
— Беттина?..
— Нет, — мрачно и — что гораздо хуже — раздраженно ответил капитан, — это я.
Она села. Изможденный ангел с платиновыми локонами и огромными синими глазами. От внимания Ксавье не укрылось, что на ней все еще надеты ночная сорочка и халат. Она заморгала, привыкая к свету. Чудесное личико в форме сердечка своей красотой способно было лишить разума любого мужчину — включая и его самого, хотя он знал ее с самого рождения.
— Ты больна? — спросил он.
— Моя мигрень… — простонала она — и оба знали, что это неправда.
Он чувствовал себя так, словно вот-вот заплачет. Однако глаза оставались сухими. Все слезы он успел выплакать год назад, на похоронах.
— Сара, почему бы тебе не встать, не одеться и не спуститься вниз хотя бы к чаю? Повар приготовил твой любимый лимонный торт. И сегодня у нас дядя Маркхэм. Он будет рад увидеться с тобой.
Огромные глаза остановились на его лице. В который раз его поразили сквозившие в них пустота и безразличие.
— Я так устала, — прошептала она.
Ксавье заставил себя подойти и сесть на край кровати. При этом он старательно избегал прикасаться к ней.
— Но тебе необходимо встать. Я знаю, что ты уже вставала с постели, раз успела надеть халат, и это хорошо. Посмотри, какой чудесный день. — Он натянуто улыбнулся.
— Мне все равно.
— Я бы повел тебя погулять. Мы бы отправились к заливу. — Он предлагал это искренне, хотя оставалась еще масса дел — надо было готовить «Жемчужину» к отплытию. Впрочем, это повторялось не раз. Бесплодные попытки выманить ее из постели и заняться чем-нибудь еще.
— Мне сейчас не хочется гулять. Спасибо, ты очень добрый. — Она быстро взглянула на него.
Ксавье сдался. Возможно, слишком быстро. Однако он тоже устал от этого, и к тому же у него важное поручение. Поручение государственной важности, вопрос жизни и смерти.
— Нам надо поговорить, Сара.
— Да к тому же мне совсем не нравится дядя Маркхэм, — продолжала она так, словно и не слышала его слов. — Я его боюсь.
— Глупости, — чересчур резко возразил он. — Он наш родственник, и нечего его бояться.
— Он не любит меня. И по-моему, тебя тоже.
— Ты вечно воображаешь невесть что. — С деланной небрежностью он похлопал по колену, укрытому толстым одеялом. — Нам надо поговорить.
— Что-то случилось? — обратила она на капитана равнодушный взгляд.
— Я ухожу в море, — произнес он.
Она дернулась под одеялом. Выпрямилась, страдальчески скривила лицо. В глазах засветилась мысль.
— Ты покинешь меня? — вскричала она.
— Да.
— Нет! Это неправда! Ты не можешь так поступить!
Он никогда не был резким или несдержанным человеком. Особенно если общался с женщиной. А Сара вообще казалась ему скорее ребенком, чем взрослой женщиной, — хотя, Господь свидетель, он искренне старался увидеть в ней нечто большее, чем капризную маленькую девочку. Осторожно, едва касаясь, Ксавье погладил роскошные локоны.
— Я должен это сделать. У меня нет выбора.
Она заплакала, по нежным щечкам покатились огромные слезы.
— И ты покинешь меня. Что я буду делать? Кто станет обо мне заботиться? Я ужасно боюсь остаться одна. Пожалуйста, не езди! — Она сквозь слезы смотрела на него. Светившаяся в ее глазах тоска ошеломляла.
— С тобой ничего не случится, — грубовато заверил Ксавье. — Дома остается отец. Он позаботится о тебе, да и Беттина тоже. Сара, ты ведь отлично знаешь, что Беттина волосу не позволит упасть с твоей головки. И я обещаю, что доктор Каррадей будет навещать тебя каждый день.
Он выжал из себя еще одну улыбку.
— Так скажи ему, чтобы выдавал мне лауданум[5] по первому требованию, — заявила она с неожиданным напором. — Прикажи ему, Ксавье, прикажи ему непременно!
— Сара, по поводу лауданума он будет решать вместе с отцом, — нахмурившись, ответил Ксавье. — И если они сочтут, что тебе действительно это необходимо, — ты его получишь.
— Нет! — Она капризно хлопнула по кровати. — Ты ведь обещал, что никогда не покинешь меня, а вот теперь уезжаешь — значит, ты лжешь, Ксавье!
Он не знал, что сказать. Почему-то она вбила себе в голову, что он всегда должен быть рядом. Возможно, он даже и говорил нечто подобное — но наверняка имел в виду только то, что всегда будет заботиться о ней, и уж никак не клялся сидеть прикованным к ее юбке.
— Я уезжаю, Сара, потому что так велит мне долг. Но ты ни в чем не будешь нуждаться. Обещаю. — Он встал.
Она подняла руку, чтобы задержать его, увидела непреклонность в его взгляде и с рыданиями откинулась на подушку и кивнула в знак согласия.
— Постарайся спуститься к чаю, — промолвил Ксавье. Сара была очень маленькой, и он нависал над нею, как великан, особенно сейчас, когда она полулежала на кровати. Великан и карлик.
Она не ответила.
— Я жду тебя внизу через полчаса, — мягко добавил он. Хотя оба знали, что это не просьба, а приказ. Она снова взглянула на него, но уже не отчаянно, а жалобно.
— Это нехорошо для тебя — целый день лежать в постели, — терпеливо сказал Ксавье.
Она еще какое-то время смотрела на него несчастным взором, а потом снова кивнула в знак смирения.
Он улыбнулся, довольный ее ответом, повернулся и пошел прочь, но застыл на пороге, услышав ее голос:
— Ксавье.
О, он знал, какой вопрос сорвется сейчас с этих бледных уст, и ужасно не хотел на него отвечать.
— Куда ты уезжаешь?
Он не хотел признаваться. Он хотел солгать. Спасительная ложь вертелась на языке — он мог бы сказать, что едет в Индию. И пообещать привезти кучу подарков и всяких смешных диковинок. Но он молчал, и она обо всем догадалась.
— Нет!!!
— Мне очень жаль.
— Нет! — закричала она. — Только не к дикарям!
— Да.
Она завизжала.
— Сара! — Лучше бы он ей солгал.
— Ты никогда не вернешься оттуда!!!
Когда доктор Каррадей уехал, Сара пребывала в тяжелом забытье после двойной порции лауданума. Время пить чай давно прошло. Ксавье еще раз заглянул в спальню, чтобы убедиться, что его жена крепко спит, а верная Беттина сидит рядом, держа хозяйку за руку. Отец находился внизу, в гостиной. Он стоял возле пианино, на котором так чудесно когда-то играла Сара — если только удавалось ее уломать.
Взглянув в лицо сыну, Уильям направился к бару, чтобы налить обоим по доброй порции бренди.
— День выдался слишком долгим.
А ведь еще не наступило время ужина. Ксавье кивнул и отпил большой глоток из своего бокала, чувствуя, как приятное тепло разливается по всему телу.
— Да, долгим и утомительным.
— Как она? — спросил Уильям.
— Вроде бы заснула. — Лицо Ксавье напряглось. — Я не должен был говорить ей правду.
