Бренда Джойс - Пленница
Алекс зажмурилась. Вместе с учтивой речью в ее сердце проник луч надежды.
— Ужасно.
— Знаю. Однако нельзя не признать, что в чем-то вам повезло: вы попали к Джебалю, а он известен своей добротой.
— Мне наплевать на его доброту! Это невыносимо. Я желаю получить свободу. Я — гражданка Америки! — Она понимала, что будет гораздо проще отыскать Блэкуэлла, если она сможет свободно передвигаться по Триполи — вместо того чтобы сидеть взаперти в качестве рабыни и наложницы Джебаля. — Вы не могли бы помочь мне, мистер Нильсен? Не могли бы уговорить Джебаля просто отпустить меня, если он действительно такой добряк?
— Это пошло бы вразрез с восточными обычаями, миссис Торнтон. Здесь так не принято. На Востоке право принадлежит сильному, и власть держится на грабежах, выкупе заложников и торговле рабами. Можно сказать, этот образ существования они впитывают с молоком матери. — Нильсен прошел в глубь комнаты и плюхнулся на кушетку. — К тому же эти варвары сплошь и рядом нарушают заключенные договоры — хотя это не имеет значения, ведь у Америки, в отличие от Англии и Франции, нет договора с Триполи об обмене пленными. Увы, мы не в Европе и даже не в Америке. Триполи — страна дикарей, ее основа — кровь, смерть и фанатичная вера. Мало того — Америка находится в состоянии войны с Триполи, официально это, конечно, не объявлено. — Нильсен кинул в рот свежий финик. — Тем не менее паша всей душой ненавидит и вашу страну, и ваших соотечественников.
Алекс приуныла.
— Означает ли это, что вы отказываете мне в помощи?
— Миссис Торнтон, отныне вы принадлежите Джебалю. Он выложил за вас весьма изрядную сумму. Все, что в моих силах, — заявить официальный протест.
В голове у Алекс проносились вычитанные ранее подробности: первые годы войны проходили настолько спокойно, что триполитанцы сплошь и рядом насмехались над американским военным флотом; однако очень скоро, сразу после назначения Пребла, им пришлось изменить свое мнение.
— Но ведь я уже замужем, — солгала Алекс.
— Им это известно, — пожал плечами Нильсен. — И им на это наплевать.
Мурад поднял глаза. Алекс успела заметить блеснувшее в них сострадание, но в следующую секунду раб потупился и отошел в угол комнаты.
— Хорошо, я заявлю протест. И постараюсь уговорить Джебаля вас отпустить. Но боюсь, не в моей власти повлиять на его решение. Есть лишь один надежный способ.
— Какой?
— Выкуп. Эти люди невероятно алчны. Если ваш муж окажется достаточно богат, паша забудет о том, что вас хотел купить Джебаль. Он наверняка предпочтет золото.
Алекс смотрела на Нильсена невидящим взглядом. Она подумала о своем счете в банке… в двадцатом веке.
— Нет. Он не богат. — Она вздохнула.
— Мне очень жаль, — повторил Нильсен.
Алекс машинально кивнула. Равнодушным взором она скользнула по столику, ломившемуся от изысканных сластей, фруктов и сыра. Она совсем вымоталась. Ей нужно хоть немного поспать. Возможно, так и было предначертано, и ей суждено пережить ужасы плена и рабства. Но по крайней мере она находилась в девятнадцатом веке, в Триполи, там же, где и Блэкуэлл. Воспоминания об этом утешили ее.
Тихо подошел Мурад и протянул ей бокал ароматного напитка. Алекс невольно почувствовала к нему благодарность. Почему-то она не сомневалась, что он искренне сочувствует ее горю.
— Я готов переправить для вас любую корреспонденцию. — Нильсен встал. Алекс только вздохнула. — Миссис Торнтон, позвольте полюбопытствовать, как это вас угораздило оказаться в плену здесь, в Триполи?
— Это довольно странная история, — после секундного колебания отвечала Алекс. — Вы не поверите, если я расскажу правду. — Тут до нее дошло, что неплохо было бы сочинить какую-нибудь правдоподобную ложь. Ладно, потом. Сейчас врать уже не было сил.
— Прошу вас, дайте знать, когда сочтете себя готовой рассказать ее. Уверен, что Джебаль не станет препятствовать нашей новой встрече. Даже когда вы примете ислам.
— Но я не хочу принимать ислам, — возмутилась Алекс. — Это… гадко.
— Неужели вы по-прежнему намерены отказаться от предложения Джебаля, когда я разъяснил всю безнадежность ситуации? — растерялся Нильсен.
Алекс вскочила — и едва не упала: Мурад поддержал ее.
— Да как вы смеете пихать меня в койку к этому дикарю? Вы же знаете, что он собирается сделать меня наложницей!
— Боже мой, да разве же я уговариваю вас стать наложницей?
— Тогда я ничего не понимаю!
— Вижу, что не понимаете. Разве Джебаль ничего не сказал?
— А что он должен был мне сказать? — сердито спросила Алекс.
— Он намерен сделать вас своей женой.
Алекс застыла.
— Своей второй женой, — пояснил Нильсен. — А вы и не знали? По сути дела, вам оказана огромная честь. Он не на шутку в вас влюбился, миссис Торнтон.
Тут Алекс словно оглохла, хотя датчанин говорил что-то еще. Она с трудом заставила себя соображать. Итак, Джебаль собрался на ней жениться. А Ксавье Блэкуэлла казнили в июле 1804 года за связь с женщиной-мусульманкой, женой сына паши.
— Миссис Торнтон? Вам дурно?
У Алекс все плыло перед глазами. Мурад поддерживал ее за локоть. Оба — и консул, и раб — с сочувствием смотрели на нее, но мало-помалу она приходила в себя.
О Господи!
Судьба… Так вот какова ее судьба, так вот что ей предначертано… Стать любовницей Ксавье Блэкуэлла.
Но что же дальше?
Она оттолкнула Мурада и схватила Нильсена за руку:
— Здесь находится еще один американец, капитан морского корабля Ксавье Блэкуэлл. Скажите, где его держат?
— Я ничего не знаю об этом человеке, — удивился консул.
— Не может быть! Ведь его захватили вместе со всем экипажем и держат здесь в плену. Его судно называется «Жемчужина». Его затопили, прежде чем оно попало в руки к паше. Капитана зовут Ксавье Блэкуэлл, и он где-то здесь, в Триполи. Я же знаю!
— Какой-то капитан с целой командой, попавший в плен? — покачал головой Нильсен. — И он увел у паши из-под носа такую грандиозную добычу? Миссис Торнтон, если бы такой человек оказался здесь в плену, об этом знал бы не только я, об этом знал бы весь город, да что там, весь мир!
Алекс не верила. Нильсен наверняка лгал. Блэкуэлл здесь, в Триполи. Иначе просто быть не гложет. Если только она не появилась слишком поздно. Если только его уже не успели казнить!
— Миссис Торнтон?
— Какое сегодня число? — дрожащим голосом спросила Алекс, с ужасом глядя на Нильсена.
— Ох, конечно же, первое марта, — совсем опешил датчанин. — Понедельник, если вам угодно.
— Какого года?
— Тысяча восемьсот второго, — запинаясь, отвечал Нильсен.
Тысяча восемьсот второго! В глазах у нее потемнело, в голове стоял ужасный шум, сердце готово было вот-вот разорваться. Тысяча восемьсот второго! А Ксавье Блэкуэлла захватили в плен в тысяча восемьсот третьем, в июне! Все верно, она переместилась во времени, но попала в Триполи на год раньше!
