Кёнигсбергские цветы - Ирина Михайловна Радова
– Я знала, что ты сегодня придёшь, – сказала она, улыбаясь мне.
– Откуда вы знали?
– Есть вещи, которые просто знаешь, и не к чему никакие объяснения.
– Почему я больше не могу туда вернуться? – спросила я сходу.
– Значит, время ещё не пришло, – сказала мне старушка свою любимую фразу.
– А когда оно придёт? – взволнованно спросила я.
Старуха молча пожала плечами. Между нами повисло молчание. Одной этой своей фразой: «время ещё не пришло», она заранее отрезала все мои попытки узнать продолжение их истории.
– Милая, становится холодно, – вдруг сказала она, – и мне уже в тягость здесь бывать. Да и цветы мои уже отошли. Больше мне не чем радовать людей.
– Значит, вы больше не будете приходить? – с тревогой в голосе спросила я её.
– Да, милая. Больше не буду.
– Вы оставьте мне свой адрес, чтобы я смогла вас навещать. Я бы очень этого хотела. Или хотя бы свой номер телефона оставьте.
Мне казалось, что я вот – вот разрыдаюсь. Это было для меня невозможным – потерять с ней всякую связь.
– Анечка, теперь это не к чему, – сказала она с улыбкой.
– Ну что, бизнес леди, ты готова? – услышала я за спиной мужской голос, который показался мне очень знакомым.
Я обернулась и остолбенела. Передо мной стоял высокий мужчина с тёмно – русыми волосами и большими синими глазами.
– Здрасьте, вы значит та самая Аня, – протянул он мне руку и улыбнулся той самой улыбкой, которую я уже знала.
Словно лишившись дара речи, я безмолвно смотрела то на него, то на цветочницу.
Увидев эту картину, старуха громко засмеялась. Она хохотала без умолку, и никак не могла успокоиться.
– Эй… Женщины, у вас всё нормально? – спросил молодой мужчина, явно не понимая, что здесь происходит.
– Да, Игорюша, всё у нас нормально, – не унимаясь, ответила старуха.
– Вот и ладненько, – сказал он, не обращая больше внимание на меня, в образе статуи. – Бабуль, что мне с вазами этими делать, забираем? Может давай их уже выкинем… А? Или другим старушкам оставим, пусть пользуются.
Старуха запротестовала, и стала заботливо складывать свои вазы одна в другую. А я как стояла с открытым ртом, так и продолжала стоять.
«Бабуля? Так это её внук что ли? Но он же… Он же копия Гюнтера. Как это возможно? Ведь он же был парализован», – крутилось у меня в голове.
Молодой мужчина прихватил все, собранные старухой вазы, и понёс их в сторону припаркованного в десяти метрах джипа. На прощание он крикнул мне:
– Аня, до свидания.
– До свидания, – еле слышно произнесла я.
Скинув все свои котомки внуку, старуха осталась лишь с букетом роз, которые протянула мне. Я полезла в сумку за деньгами, но она замахала руками в знак протеста.
– Но вы же сами сказали, что любой труд должен быть оплачен.
– Вот и считай, что это плата за труд, который тебе предстоит, – сказала она, а потом добавила,– напиши её.
– Варвара Олеговна, это ваш внук? Но он же… Очень похож… Это же не возможно… Как это возможно? – с дрожью в голосе спросила я. Меня просто всю трясло. Я ничего не понимала.
– Аня, всему своё время.
После этих слов она подошла и обняла меня, а я обняла её в ответ. За эти полтора месяца эта женщина стала мне невероятно родной. Я знала её, наверное, как никто другой.
Уже сидя в машине внука, она смотрела на меня, не отводя своих бледно – голубых глаз. Когда машина тронулась, она улыбнулась и как ребёнок стала махать мне рукой. Я помахала ей в ответ, но вместо улыбки по моим щекам стекали слёзы.
Это была наша последняя встреча.
Глава 22
Прошло почти два месяца, после тех событий. Жизнь моя изменилась кардинальным образом. То ли это Варя поделилась со мной своей смелостью, то ли мой дар сделал меня другой. Я перестала бояться, и научилась доверять. Доверять вселенной, доверять самой себе.
Я, наконец, уволилась с нелюбимой работы. Легко и просто, я написала заявление и, отработав две недели, ушла, тепло со всеми попрощавшись. Мне больше ни минуты не хотелось тратить свою жизнь на то, что тяготит.
Как именно я буду жить дальше, я не имела понятия. Просто знала, что всё разрешится. Просто знала. Благодаря небольшим сбережениям, можно было спокойно не думать о «хлебе насущном» ещё несколько месяцев.
Я продолжала прогулки по городу, стала выезжать в область, осматривала старинные вековые постройки, и была в постоянном вороте тех событий, которые пережила.
Иногда, выйдя из собственного дома, я видела не элитные новостройки, а груды из красного кирпича и разруху, голодных немецких детей и русских переселенцев, которые по душевной теплоте отрывали им куски хлеба. Я видела смерти на улицах города, очень много смертей, и сердце моё болезненно ныло.
Мне стало легче, когда я серьёзно взялась за записи. Всё, до мелочей, что пережила сама, всё, что рассказала мне старуха, не приукрашивая и не придумывая ни одного слова, я записывала в чёткой последовательности. И история стала складываться в цельный пазл. Ранние записи, казались школьным сочинением, в сравнении с тем, что было сейчас. Сейчас это был не просто рассказ или история – это был роман. Грустный и трагичный роман о первой любви, но он был не окончен. И я не знала, смогу ли увидеть всю историю до конца, смогу ли дописать его.
В один из дождливых декабрьских дней, я решила прогуляться в том районе, где познакомилась с цветочницей. У меня была надежда встретить там её. Не думаю, что она стояла на том же месте и продавала цветы, но скорее всего она жила где-то рядом, и мы могли встретиться там случайно. Конечно, это было очень глупо и по – детски, но мне ничего не оставалось делать. Просто сидеть и ждать, я больше не могла.
Одевшись потеплее, и прихватив с собой зонт, я отправилась на поиски. Погода была совсем не для прогулок. Моросил мелкий и противный дождь.
Я приехала к тому самому перекрёстку, там никого не было. В такую непогоду, вряд ли какая – то бабушка выйдет продавать яблоки.
Я обошла весь район вдоль и поперёк, всматривалась в лица всех прохожих старух, разглядывала участки в дачном секторе, нет ли там розовых кустов. Думаю, я вполне походила на сумасшедшую.
Устав, и сбив себе ноги, я вернулась домой ни с чем. На душе было противно, так же противно, как и на улице сегодня.
Я надела тёплую уютную лавандовую пижаму, заварила себе горячий чай, укуталась в плед и села у окна. Заняла своё любимое место в доме. Вид был совсем не такой радостный как осенью.
Гладь озера,
