Дмитрий Суслин - Роза в цепях
— Да, ты… Погоди же, ты… — никак не совладав с волнением, пытался выкрикнуть угрозы наглому рабу срывающимся голосом незнакомец.
Старик был явно доволен собой. Еще бы, госпожа ведь только и держит его, уже немолодого раба, за острый язык и за добротную службу. А ведь служит он у ней, считай, уже более двадцати лет.
— Иди, позови свою госпожу, болтливый старик, а то, клянусь Божественным Августом, я вырву тебе ноги и заставлю на руках допрыгать до Капитолийского холма! — попытался еще раз припугнуть привратника солдат. — Это говорю я, Демиций, твой господин. — Разве ты меня позабыл?
Раб опять выглянул в дверное окошко. Его глаза быстро окинули взглядом незнакомца.
— А что, я тебя должен помнить? Ты весь щетинистый, как балаганная обезьяна, нос твой похож на финик, да, видать и с зубами у тебя не все в порядке. Ты даже и сравниться не можешь с моим господином, — привратник, вспомнив пропавшего сына Флавии, горестно вздохнул и закончил свою речь. — Наш Демиций был красавец-юноша, куда уж тебе до него. Так что ступай, братец, ступай.
Перебранка Y ворот продолжалась бы еще долго, но тут Флавия, разговаривавшая с Актис, услышала, что привратник с кем-то ругается. Она быстро вышла из дому и, подойдя к рабу, который с наслаждением изливал на ветерана нескончаемый поток насмешек и оскорблений, и спросила:
— С кем это ты так ласково разговариваешь, Гиппократ?
— Да какой-то бродяга называет себя Демицием и требует вас.
При этих словах женщина встрепенулась. «Может быть это и правда мой сын? О боги, пусть это будет он!» — в один миг пронеслось в голове Флавии.
Привратник хотел что-то сказать, но затем, повинуясь приказу своей госпожи, молча открыл ворота.
На улице, гордо подняв голову, стоял сорокалетний мужчина, ничем не напоминающий пропавшего столько лет юнца. Как только дверь раскрылась, он, подобно разъяренному быку, ворвался во двор.
— Сначала я убью этого ублюдка, затем поздороваюсь с любимой матушкой! — кричал он.
Старик завизжал, как молодой поросенок, которого собираются зарезать, ища спасения в бегстве. Но сильная рука солдата успела схватить его за клочки волос, прикрывавшие его плешь, и наглый раб оказался в объятиях своего разъяренного обидчика. От страха он весь посинел, из его рта вместе со слюной вырывалось какое-то шипение. Видимо, пытался просить прощения, но язык плохо повиновался ему.
— Сейчас же прекрати! — приказала Флавия. — Ты, солдат, называющий себя моим сыном, кто ты такой? Что тебе нужно? И есть ли у тебя доказательство того, что ты говоришь?
— А… Так ты и есть Люция Флавия? — Ветеран отпустил Гиппократа, и тот мгновенно скрылся в своем садике, где прекрасно знал каждый кус- тик. Ветеран продолжил начатую речь:
— Так ты та женщина, которую я когда-то называл своей матушкой? От волнения Флавия едва держалась на ногах. — И тебе нужны доказательства? — продолжал незваный гость. — Ну что ж, думаю, это доказательство удовлетворит тебя, мамочка…
С этими словами он повернулся к Флавии спиной, нагнулся и, задрав тунику, обнажил свои ягодицы. На левой стороне его жилистого зада как одинокая изюминка в булке чернела родинка величиной с полдинария. Лучшего доказательства в подлинности сына Флавия не могла представить и со слезами радости бросилась к этому грубому человеку.
— Ну вот, — заговорил тот, — теперь мы будем висеть друг у друга на шее и рыдать до утра.
— Сынок… — слезы мешали Флавии говорить.
— Если тебе так хочется поплакать, — перебил ее Демиций, — то ты это прекрасно сможешь сделать где-нибудь в другом месте. Я же чертовски хочу спать. Отведите меня в мою спальню.
Он уже почувствовал себя в этом доме хозяином и отдавал приказания.
Актис и три рабыни с изумлением наблюдавшие эту сцену, ждали, что прикажет им Флавия. Та велела повиноваться новому господину.
С этого вечера в доме Люции Флавии Домицианы началась иная жизнь, так не похожая на прежнюю.
Два года назад Демиций, прослужив двадцать лет в германских легионах, вернулся в Италию. Выйдя в отставку, он получил увольнительный дар, довольно приличный, чтобы жить если не роскошно, то безбедно. Участок земли, который ему выделили по окончании службы, он продал какому-то проходимцу, не получив за него даже и половины тех денег, что он стоил. В казне легиона, куда он откладывал часть своего ежегодного жалованья, скопилась также солидная сумма. Казалось, с такими деньгами можно дожить до старости да оставить немалое наследство своим детям. Но не такой бережливый человек оказался этот солдат…
…Когда Демиций покинул в семнадцать пет родной город и родной дом, никто и не догадывался, что его похождения по миру затянутся так надолго. В Риме он познакомился с одним бродягой, а уж чаша вина сдружила их. Они были молоды и, гуляя по кабакам и лупанариям, нещадно сжигали свою молодость в бесконечных попойках и безумных оргиях.
Однажды они проснулись в одном грязном трактире, за столом в углу, освещенным слабым огоньком свечи, сидел седовласый человек, быстро переписывавший какие-то бумаги. Демиций и его товарищ, страдая от жажды и головной боли, которую можно было унять лишь чашей вина, подсели к нему, заказав по две кружки финикового. Вскоре завязался разговор, кардинально изменивший судьбу двух друзей. Их собеседником был человек, занимавшийся вербовкой людей в римские легионы. Посулив Демицию и его спутнику множество выгод армейской жизни, вербовщик быстро уговорил их поступить на военную службу.
Были записаны имена друзей, выяснена, откуда они родом. Вербовщик отметил у себя их особые приметы, остался доволен их высоким ростом, явно годившимся для службы не только в легионах, но и в преторианской гвардии.
Однако вербовщик обманул их. Два приятеля не увидели никаких прелестей в постоянных походах, утомительных работах, да в издевательствах солдат-ветеранов и центурионов над молодыми воинами.
Службу они проходили в неспокойном районе — Верхней Германии. Постоянные стычки с германцами, переходившие в жестокие сражения, держали римские легионы в боевой готовности. В сражении с племенем хакков, напавшем на их легион, Демиций лишился правого глаза. С этого времени его уже оставляли в лагере, где он таскал дерн, готовил пищу, рубил дрова, главным образом занимаясь хозяйственной работой. Друг, служивший с Демицием в одной когорте, подбодрял товарища, сочувственно делился своими мыслями, иногда вспоминая совместные похождения, сетовал на их тяжкую судьбу, но всегда обнадеживал Демиция.
Наконец срок службы подошел к концу. Два друга, получив кучу динариев, решили поехать в Равенну, на родину приятеля Демиция. Страсть к развлечениям, до этого сдерживаемая военной службой, прорвалась наружу. Казалось, не было ни одной харчевни, где бы они не побывали. Их пьяные голоса долго стояли в ушах владельцев притонов. Постепенно деньги, заработанные тяжелой, изнурительной службой, начали иссякать. Золотые динарии проигрывались в кости, пропивались в кабаках с безудержной расточительностью, или с царской щедростью расплачивались за ласки кабацких проституток. Так и не добравшись до Равенны, они были ограблены по пути в нее. Очнувшись в какой-то канаве с вонючей водой, они обнаружили свои кошельки пустыми. Без денег делать было нечего, и тогда они вступили в разбойничью шайку, дерзко грабя и убивая на дорогах случайных путников. Вскоре Демиций, так и не разбогатев на разбое, решил вернуться в свой родной город. Нет, думы о матери не были определяющими в его решении. Он хотел вернуться к своей богатой матушке, чтобы вытрясти у нее денежки да опять, не задумываясь, истратить их.
