Жюльетта Бенцони - Графиня тьмы
— Он шуан, а вам среди них не место. Даже если террор умер, Республика все еще жива, и вам нужно жить в мире с местными властями. А вы собираетесь совершить безрассудный поступок!
— Возможно, но мне нужно узнать, что на самом деле находится в бывшем монастыре кармелитов…
— Тогда я сам вас туда отвезу! Мне эти места известны не хуже, чем тому, кто собирается составить вам компанию в этом путешествии!
— До Канкаля — да, вне всякого сомнения, но места по ту сторону Ранса ему уж точно известны получше, чем вам. Да и, в конце концов, почему вы решили, что он шуан?
— А вы забыли, что случилось в тот вечер, когда вы к нему ездили? Человек посреди ночи вышел из моря, подал условный сигнал, и хозяин Фужерея немедленно открыл ему дверь!
— Да, он действительно впустил этого человека в дом, но он уже давно не виделся с ним. Несчастье с дочерью надолго изолировало его от общественных и политических страстей. Кроме того, он был знаком с тем ночным гостем… Ну, в самом деле, не станем же мы вновь пикироваться, как во времена заговоров де Батца! Получается, что вы стали еще большим приверженцем Республики, чем раньше, да?
— Конечно! Люди и окружающая их действительность начинают привыкать к нормальной жизни, и дух свободы снова витает над нами. По-моему, главное сейчас — печься о восстановлении и благе страны. Шуаны подвергают мир опасности, и я готов сражаться с ними!
— Только не в моем доме! — гневаясь, воскликнула Лаура. — Мои глубокие убеждения также не изменились… и не изменятся, пока Ее Королевское Высочество все еще содержится пленницей в башне Тампля! Вы сказали, дух свободы? Когда же, наконец, и это дитя шестнадцати лет от роду получит право вдыхать его наравне со всеми? Не говоря уже о маленьком мальчике, ее брате…
— Не говоря уже, — с горечью возразил Жуан, — обо всем том, что господину барону де Батцу угодно будет замышлять в это самое время ради служения своему королю! Кликни он вас, вы и побежите, разве нет?
Лауре с большим трудом удалось взять себя в руки: она не хотела, чтобы эта стычка переросла в ссору.
— Что вы себе позволяете, Жуан? Вам не кажется, что мы несколько уклонились от нашей простой, вполне житейской темы? Речь идет всего лишь о поездке со старым дворянином в места, где мы, скорее всего, увидим больше защитников трона, чем чиновников новой власти. Он будет рядом, и все закончится благополучно, а вот если я поеду с вами, то еще неизвестно, к чему это приведет…
Жуан сжал свой единственный кулак, и его серые глаза помрачнели.
— Делайте, как считаете нужным, — проворчал он, — и простите, что вмешиваюсь в то, что меня не касается, но… — Он помолчал немного и, поворачиваясь, чтобы уйти, бросил: — Но знайте, что за стенами ваших владений я буду сражаться с шуанами каждый раз, когда в этом появится необходимость!
Лаура не стала спорить. Напротив, она вздохнула с облегчением и отправилась искать Бину, чтобы та готовила поклажу на два-три дня.
Шуаны! С тех пор как они вернулись в Сен-Мало, ей еще не приходилось так часто вспоминать о них. Бретань и вправду была их землей, и даже вступив в вандейскую армию в 1793 году, они не растворились там, сохранив своих командиров. Она знала об этом, но все же не смогла удержаться от того, чтобы не затронуть со своим спутником эту тему ранним холодным, но сухим утром в двуколке, увозящей ее к парому через Ранс:
— А знаете, я так до конца и не поняла, кто они такие.
Следя за лошадью, Бран Магон одарил ее одной из своих ухмылок:
— Вам говорили, что я один из них?
— Нет, — солгала она, — просто пришлось сделать некоторые выводы после визита к вам. В моем понимании это убежденные бунтовщики, сторонники Вандеи[23].
— Но шуаны появились раньше вандейского движения. Они действовали организованно и целенаправленно, не увлекая за собой крестьян, бездумно подчинившихся бы воле случайных командиров и даже злоумышленников. Мы готовились к борьбе с 1790 года, мы собирались в боях отстаивать свои убеждения, веру и наши традиции, мы собирались бороться под руководством испытанных вождей, готовых пожертвовать всем во славу господа и короля. Первыми нашими полководцами были маркиз де ла Руэри, — он произнес это имя на бретонский лад: Руари, — и Жан Котро, лжесолевар, прозванный Жаном Совой за то, что он умело подражал крику этой птицы.
— Вы сказали, лжесолевар?
— Его считали преступником лишь сборщики налога на соль. Соль дорога во Франции, но не в Бретани, а жить на что-то было надо. Впрочем, Жана схватили, но король вернул ему свободу, и он с братьями навеки страстно поклялся в верности нашему бедному повелителю. Что до ла Руэри, то мы были друзьями. После его смерти и расстрела его приверженцев я отошел в сторону, но не отрекся, и дом мой всегда открыт, как вы видели; они всегда могли рассчитывать на меня.
— И эти два таких разных человека были дружны?
— Более того, они дополняли друг друга. Маркиз привел кадровых военных, бывших офицеров, ставших бунтовщиками по убеждению, бретонское дворянство тоже последовало за ним; он добыл оружие и боеприпасы. Не говоря уже о поддержке принцев… которых, кстати сказать, никто так никогда и не видел! Жана Шуана поддержали его храбрые товарищи из крестьян и контрабандистов, знакомые с трудностями лесной жизни и как свои пять пальцев знавшие тут каждую ложбинку. Он научил их брать врага измором, деморализуя и пугая его. Шуаны, как никто другой, умеют мастерски вести погоню с полными карманами патронов, устраивать себе подземные норы, невидимые тайники, где в любую минуту могут скрыться. Да и в любом замке их готовы принять, ведь они не бандиты, а солдаты ночи, об этом знает вся Бретань. У Жана Шуана было благородное сердце.
— Было? Значит, он…
— Погиб, да! 24 июля прошлого года. Накануне его с отрядом застигли Синие на ферме Бабиньер. Спасая беременную жену брата Рене, прикрывая ее бегство, он получил пулю, расколовшую привязанную к поясу табакерку. Осколки попали в живот. Понимая, что смертельно ранен, он все-таки сумел доползти до каштановой рощи, где его и нашли свои. И отнесли в милый сердцу Жана Миздонский лес, что в местечке под названием Королевская площадь, уложили на постель из своих курток. Там он умер на заре следующего дня. Шуаны похоронили его в самой лесной чаще, в тайном месте и положили в могилу его оружие и четки.
Лауру тронуло волнение, звучавшее в голосе дворянина.
— Какая благородная и прекрасная история! А… у этих отважных людей есть последователи?
— Конечно! Движение шуанов живо, как никогда. Бывший флотский офицер, честный и отважный Эме де Буазарди, заменил собой ла Руэри, а Жан Шуан назначил преемником своего соратника Дельера. Но незадолго до гибели Жана, прошлой весной, чуть было не случилась катастрофа по вине одного нормандца, графа де Пюизэ. — Фужерей гневно произнес это имя с неподражаемой гримасой презрения. — Это человек, который был своим при всех: при Учредительном собрании, при жирондистах[24], он был открыт всем новым веяниям, он даже командовал национальными гвардейцами в Эвре. После падения жирондистов он перешел на сторону роялистов и отправился в Бретань, стремясь присоединиться к нашему движению. Сначала шуаны приняли его в штыки, но он был мастер убеждать, учился в семинарии, да и сама его фигура внушала уважение: ростом выше шести футов, лицо живое, благообразное, держался уверенно и завоевал симпатии многих… но не всех!
