Констанс Холл - Мой дорогой герцог
– И еще сказала, что цена будет расти и дальше, если вы нарушите ее правило.
– Что ты, черт побери, говоришь! – Эдвард встал, отшвырнув кресло так, что оно упало. – Передай ей, пусть немедленно придет в библиотеку!
– Да, ваша светлость. – Уоткинс поспешно вышел из комнаты, перебирая в кармане обрывки ткани, которые дала ему Келси. Самодовольная улыбка светилась на его лице.
– Если он хочет видеть меня, ему придется прийти сюда. Я работаю. – Келси с размаху опустила молоток на долото. От стены отвалился и упал на пол большой кусок старой штукатурки. Она подняла его, перевернула и положила на покрытый тканью пол, чуть не задев Уоткинса.
Он отступил назад и посмотрел на леса.
– Думаю, вам надо пойти к нему. Он очень расстроен новым правилом и возросшей ценой на фрески.
– Сожалею об этом. – Келси еще сильнее стукнула по долоту. Осколки штукатурки полетели во все стороны. Уоткипс едва успел увернуться.
– Пожалуйста, мисс Келси, пойдите к нему.
– Как-нибудь в другой раз. Если он хочет увидеть меня, пусть придет сюда. – Келси взялась за угол штукатурки и оторвала большой кусок от металлической планки на стене. Она отпустила его, и он упал с лесов прямо на пол.
– Может, все-таки согласитесь, мисс Келси?
– Нет, я же сказала, что очень занята. Я должна отодрать эту старую штукатурку, чтобы наложить новую. Если он боится, что я буду пялиться на его лицо, скажите, что у меня вообще нет никакого желания смотреть на него.
Уоткинс передал все слово в слово Эдварду, который мерил шагами библиотеку. Услышав, что сказал Уоткинс, он пулей вылетел из комнаты и ворвался в бальную залу.
Он обнаружил Келси на лесах. Она стояла спиной к нему. Старый шарф был обернут вокруг ее головы, рваные концы торчали над ее толстой косой. Поношенный фартук и штаны скрывали точеные изгибы такой знакомой фигуры.
Его тело немедленно отреагировало на воспоминания. Эдвард переступил с ноги на ногу, чтобы ослабить напряжение в паху. Затем посмотрел на ее руки в перчатках. Она изо всех сил молотила по куску штукатурки. Эдвард подошел. Она, должно быть, услышала шаги, так как перестала стучать.
– Прошу вас, не поворачивайтесь, мисс Уолларил.
– А я и не собираюсь. Не имею никакого желания. Бах! Она снова стукнула долотом по стене. Штукатурка отвалилась.
Многие женщины не выносили его вида, но ни одна не выражала свою неприязнь так открыто. Эдвард сжал кулаки. Он уже был готов выразить свое негодование, но отвалившийся кусок штукатурки упал рядом с ним. Осколки попали на его ботинки. Эдвард с трудом подавил желание забраться на леса и задать этой чертовке урок, который она не скоро забудет.
– Может, поговорим позднее? Сейчас здесь опасно.
– Мы поговорим прямо сейчас, пока я еще жив. В моем доме вы не будете устанавливать свои правила, вам ясно, мисс Уолларил? Только я устанавливаю правила, которыми вы пренебрегаете на каждом шагу!
– Вы, кажется, забыли, что жизнь нельзя регламентировать вашими правилами. – Она снова стукнула по долоту. – Я, разумеется, постараюсь, но лишь в том случае, если вы тоже будете учтивы. Я предлагаю вам всего одно правило, а вы навязали мне такое количество, что я со счета сбилась. И все для того, чтобы контролировать каждый мой шаг.
– Это мой дом, и я не следую никаким правилам, – процедил Эдвард сквозь зубы, почувствовав, как вздулись вены на шее.
– Вы ошибаетесь. Вы сами стали заложником собственных правил. Они и вас контролируют. Не думаю, что еще одно правило ухудшит положение. Все, о чем я прошу, это не вторгаться на мое пространство и избавить меня от ваших вспышек гнева.
– Вспышек гнева! – Он перешел на крик. Эдвард никогда не повышал голоса и очень гордился своей железной выдержкой. А эта чертовка вывела его из состояния равновесия.
– Да, вспышек. Вы, кажется, на пороге еще одной, – сказала она непринужденно, положив долото и молоток и взяв большой кусок штукатурки. – Но это даже лучше. Я заткну уши, и можете кричать сколько хотите! Мне надоели ваши выходки.
– О каких выходках вы говорите? – Эдвард стоял, скрестив руки на груди и глядя на ее спину.
– Надеюсь, вы не забыли, что сделали прошлой ночью? Но эскизы я могу заново нарисовать. Я понимаю, вы наказали меня за то, что побеспокоила вас и вашу возлюбленную. Но то, что вы позволили себе нынче утром, непростительно. Если вы хотели…
– Кстати, что я натворил прошлой ночью? – перебил он ее.
– Вы должны помнить. Или ваши вспышки лишают вас памяти?
– С памятью у меня все в порядке, мисс Уолларил. Я помню, как трогал вашу грудь, как она ложилась мне в ладонь, вкус вашего поцелуя и нежный стон, который вылетел изо рта, когда я дотронулся до вас. – Он с удовольствием отметил, как она напряглась.
– Значит, вы еще не старик, всего-то пара приступов беспамятства. – Она вновь взяла молоток и застучала по стене, но руки ее дрожали, что не ускользнуло от Эдварда.
Он улыбнулся:
– Это у вас вчера был приступ, мадам.
– Вы имеете в виду пощечину? Но вы заслужили ее.
– Заслужил, – сказал он, пряча улыбку. Гнев его поутих.
– Что же, я рада, что вы способны признавать свои ошибки, – сказала она, снова повернувшись к стене.
– Я-то способен. А вы?
– Безусловно. Я могла бы рассказать вам о них, но не думаю, что вам это интересно.
– Вы будете удивлены, но очень интересно. – Он смотрел на ее симпатичный маленький зад. Боже, как же он ее хотел!
– Вряд ли я буду удивлена, – с укором произнесла она.
– Я знаю, что вы обо мне думаете, мисс Уолларил, вы мне об этом уже говорили. – Перемирие закончилось. Он хмуро посмотрел ей в спину и сказал: – Мы отвлеклись от темы. Что конкретно я сделал прошлой ночью во время, как вы изволили выразиться, приступа?
– Если не помните, скажу. Вы разорвали мои эскизы и разлили чернила на столе.
Эдвард промолчал, лишь вскинул брови.
– А сегодняшнее утро вы тоже забыли?
– Боюсь, что да.
Она по-цокала языком, затем ударила молотком по долоту.
– Вам действительно нужно обратиться к врачу. У вас провалы в памяти. Так вот, сегодня вы порезали мою одежду на мелкие кусочки. А потом выложили из них дорожку к моей двери. Войдя в комнату, я увидела на кровати огромную гору обрывков.
– На кровати? – Взгляд его помрачнел.
– Да. Я очень рассердилась на вас, потому что не знала о вашем состоянии. А теперь прощаю. Но мое правило остается в силе. И вы должны меня понять. Я буду держать двери закрытыми, на случай если у вас снова начнется приступ и вы вместо одежды порежете меня. За фреску будете мне доплачивать не пятьсот, а пятьдесят, а на оставшиеся деньги можно купить мне новую одежду.
