Марина Струк - Обрученные судьбой
После обмена вежливыми приветствиями и выражений Владиславу своей глубокой скорби по ушедшему пану Стефану паны, наконец, расселись по своим местам в принесенные слугами кресла, чтобы приступить к тому, ради чего они все и собрались в этот вечер в Заславском замке.
Владислав еще долго будет помнить его. Постепенно сгущающуюся темноту за высокими окнами, свист внезапно разбушевавшегося ветра за стеклом, тихий стук крупных капель дождя, обрушившегося на землю. Тихий треск поленьев в каминах, тяжелый стук, с которым была откинута крышка скрынки, шелест бумаги, что разворачивал пан Зробаш, его размеренный негромкий голос, когда он начал читать тастамент.
А потом тот миг, когда основные строки тастамента была прочитаны, когда весь мир, казался, закружился вокруг Владислава, такого хладнокровного ныне, в отличие от Юзефа, сорвавшегося с места и подбежавшего к секретарю, рванувшему на себя из рук того бумагу.
— Не может того быть! Это невозможно! Ординация {10} не может быть нарушена! Это невозможно! Пан Тышкович! Пан Сапега!
Но и воевода повета, и каштелян только пожали плечами, показывая тем самым, что они не помощники в этом деле Юзефу. А потом тот глянул вниз документа на подписи и побледнел.
— Вы! Вы все знали! И ты, пан Матияш! Знали и смеялись за моей спиной. Все вы! И отец…! — пан Юзеф схватился за голову и повернулся к Владиславу, который сидел, по-прежнему не шевелясь, будто окаменел при услышанной воле отца. Ни один мускул не двигался на его лице, глаза так и застыли на листе бумаги в руках пана Зробаша.
— Что ты молчишь, Владислав? Что ты молчишь?! — крикнул вдруг Юзеф брату, краснея от ярости.
Но Владислав даже головы к нему не повернул. Потому что не видел его сейчас, не слышал его истошных криков. До его ушей долетал только тихий и волевой голос отца, будто его душа ныне спустилась с небес, встала рядом с креслом младшего сына и говорила то, что написано было некогда рукой пана Зробаша, но уже своими, не строгими словами тастамента:
— Юзеф слаб и безволен. Насмешка судьбы надо мной. Ты должен был быть первее… Ты, Владислав! И ты ныне первый. Эти земли, эти фольварки и ключи, эти люди — они все твои. Ты, мой сын, отныне глава и владетель Заславских земель, ты — ординат. Ибо такова моя воля!
1. Мир! Мир! (лат.)
2. Поселение мелкой, неимущей шляхты
3. Да упокоится с миром (лат.)
4. Пьянство губит сильнее меча (лат.)
5. Слава Иисусу Христу (лат.)
6. Кафель
7. Католический праздник Святых архангелов Михаила, Гавриила и Рафаила
8. Низкое болотистое место
9. Небольшой ларец для документов
10. Форма майората, при которой земельные владения того или иного магната (т. н. ордината) после его смерти переходили к старшему сыну как неделимое и неотчуждаемое имущество
Глава 33
Холодный ветер бил в лицо с неистовой силой, будто стараясь ударить как можно сильнее или вообще сбить с ног. Дождь, проливавшийся еще недавно плотной завесой с небес закончился, так же неожиданно, как и начался, судя по темным тучам, что по-прежнему старались укрыть за собой яркие точки звезд, передышка была временной, и скоро снова на землю упадут плотные тяжелые капли.
Владислав провел холодной рукой по лицу, словно стараясь стереть все следы недавнего удивления, вернее, даже потрясения, что ждало его нынче вечером. Но если мускулы лица подчинились ему, застыв на месте, не позволяя себе даже малейшей слабины, то ладони совсем не слушались — тряслись мелкой дрожью, выдавая волнение Владислава с головой. Хотя, быть может, эта дрожь была вызвана этим пробирающим до самого нутра холодом. Но тогда отчего она стала бить его еще там, когда он вскрыл письмо отца?
От таких вестей и разума лишиться можно, усмехнулся Владислав. За его спиной раздался звук открываемой двери, кто-то выглянул на площадку, а потом снова скрылся внутри башни, убедившись, что шляхтич так и стоит на своем месте, никуда не двигаясь, не шевелясь. Было отчего волноваться тому, кто так неожиданно нарушил уединение Владислава — ведь именно с этой площадки на крепостной стене, единственного открытого ветрам места, и упала пани Элена. И дело было не в том, что Владислав хотел в очередной раз прийти на место гибели своей матери, воскрешая ту в памяти. Он просто хотел глотнуть свежего воздуха, хотел чтобы этот ветер, играющий с его волосами, привел его в чувство холодом и необузданными порывами, чтобы эта тишина, стоявшая над окрестными землями, помогла ему найти себя… свое место. Хотя, нет, не найти — обдумать и принять…
Юзеф не дал дочитать тастамент до конца. От вида такого спокойного и хладнокровного брата, который даже бровью не повел при известии о том, что отец отдал права ордината не по старшинству, у того вдруг случился припадок. Он стал сначала переворачивать мебель в зале, кричал, рычал что-то нечленораздельное, а потом вдруг упал на пол и стал биться, громко стуча каблуками сапог по полу, сбивая в комок ковер под собой.
— О Господи! — вскочил на ноги пан Сапега, впервые столкнувшийся с подобным, а пан Тышкевич в волнении стал звать слуг, призывая в зал помощь. Ксендз медленно крестился, устало и с некой грустью в глазах глядя на корчи пана Юзефа.
Владислав же, как и отец Макарий знакомый с этими припадками брата, быстро склонился над Юзефом и перевернул того на бок, чтобы слюна, стекающая обильно по подбородку, не забила тому глотку, а потом с силой сжал челюсти Юзефа, заставляя того прикусить собственный язык или губу. Острая боль, пронзившая того, заставила припадок прерваться: Юзеф затих в руках брата, тело обмякло, руки и ноги упали безвольно. Только глаза не могли успокоиться — метались из стороны в сторону, оглядывая происходящее, а потом замерли на Владиславе, склонившемся над ним.
— Ты! Я знал… знал! — прохрипел Юзеф и сжал зубы, ненавидя себя за то, что сорвался в припадок, и окружающих — за то, что были свидетелями этого безумства, которое он в очередной раз не смог удержать.
Подоспевшие на зов пана Тышкевича слуги, следуя знаку пана Матияша, медленно приблизились к лежащему на ковре и выбившемуся из сил пану Юзефу.
— Позвольте, пане.
И Владислав отстранился, передавая брата в руки крепких мужчин, позволяя тем унести слабого ныне Юзефа в его спальню, чтобы там переодеть в ночное да уложить в постель. Магда принесет ему маковый настой, чтобы тот поскорее заснул, чтобы не дать головной боли, что приходила к Юзефу после этих припадков, мучить его всю ночь.
— Он… — пан Сапега замолчал, не зная, как спросить о том, что видел несколько мгновений назад, но все же решился и продолжил, подбадриваемый таким же любопытствующим взглядом пана Тышкевича. — Он — падучий {1}? Тогда немудрено, что пан Стефан…
