Анита Фрэй - Монахиня Адель из Ада
Глава 9 За время разлуки
Нормальный современный (и уважающий себя!) мужчина в наше время не станет годами убиваться за одной и той же барышней, да ещё живущей в таком проблемном городе. Недельный распорядок нормального мужчины лет тридцати выглядит примерно так:
В понедельник утром настроение — как у кого. Хорошо провёл время накануне — настроение «нет слов!» Ходишь неозвученный, всем подряд улыбаешься, гадости не говоришь. Потому что, во-первых, выспался, а, во-вторых, было с кем.
Во вторник уже совсем другое настроение, хотя всего лишь одни сутки прошли. И сказать хочется, и много.
Среда — день, когда хочется сказать матом, но ещё неудобно как-то.
Четверг — уже всё удобно говорить, но, почему-то, никто особенно не слушает.
Пятница — постный день, нельзя ругаться. Молчим, копим материал…
Суббота — поиски свободных ушек. Их желательно найти поскорей, ибо материала накопилось порядочно.
Как кому, а нормальному современному (знающему себе цену!) мужчине в субботу к вечеру всегда везёт, ни разу ещё не было, чтоб не повезло. Найдёт он и ушки, и к ним неплохого человечка впридачу. Всякий раз нового. Начнёт он человечка вальяжно развлекать, красноречиво так высказываться. А человечек послушает-послушает, а потом не выдержит и скажет, ласково так:
— Пошли ко мне, у меня родители уехали… Музыку включим, под неё всё и расскажешь… Я кальмаров купила — отварим, салатик сделаем…
Как тут не согласиться? Барышня ведь обидеться может! И пойдёт к ней современный, уважающий себя мужчина, и уже там, на месте, всё доскажет… Кстати, и выспится тоже неплохо. Поэтому за понедельник вежливый, приятно улыбающийся, уважающий себя мужчина всегда спокоен. А дальше — как карта ляжет!
Юра себя очень уважал, да и среди знакомых считался вполне нормальным, знающим себе цену, мужчиной. Однако, гены…
Юра Лялин был из рода Люлиных, а значит даму сердца, коли уж завёл такую, ценил превыше всяческих амбиций. И готов был ждать всю жизнь. Но удирать обратно на Урал ничуть не собирался. Кроме генов, сказывалась крепкая закалка, пионерско-комсомольско-бизнесменская. Он ведь родился и воспитывался между двумя сумасшедшими эпохами! Если уж идти, то до конца.
Пока Юра маялся в Москве, Ляля родила идею, масштабы которой не укладывались в рамки обычной логики. Теоретически идея выглядела неплохо: имея пять комнат на Лиговке, любой человек в то нелёгкое время сдал бы их, а сам переселился бы в бетонную трущобу. Но благородным девицам в такие дела соваться не стоит. Новый район, новые соседи, что может быть страшнее для одинокой девушки! Однако Ляля никого не слушала. Сплавив бабушку в деревню, она начала свой бестолковый бизнес. Квартирный! Сняла однушку на окраине, а пятикомнатные хоромы в центре, где она в детстве жила с родителями, сдала. Дорого. Куда разницу стала девать? Это отдельная тема. Отслеживая Лялины поступки, Юра всё больше убеждался, что подруга истинная аристократка. По крови. А иначе как объяснить вопиющую непрактичность?
Квартирная хозяйка попалась не «бычьё», как многие квартиросдатчики, а, наоборот, интеллигентка. Бывшая балерина лет шестидесяти. Юра видел это скорбное личико и вечно заплаканные глазки.
У балерины была старуха-мать, а мужа сто лет как не было. Единственный сын — и тот уехал в Америку, где надрывался, вкалывая зубным техником. В общем, история гнусная. Балерина всё время хныкала, а Ляля её жалела.
Разница между деньгами, которые Ляля выручала за пятикомнатные хоромы и суммой, которую она платила балерине, была огромной: почти штука баксов в месяц! На такие деньги можно было страшно кайфовать. Но из-за Лялиной дикой щепетильности львиная доля перепадала хныкалке, то бишь «уходила на ремонт». Квартира была страшно запущена, а Ляля жить в трущобе гнушалась. Затянувшийся ремонт съедал почти всю разницу.
«Падаль от падали не далеко падает!» — начинала хныкалка очередную повесть о негодяе-сыне, бросившем её, скорей всего, навеки, о хамке-невестке, чинившей препятствия для её переезда в Америку, и о падали-муже, от которого тридцать лет назад народился падаль-сын.
Всего этого можно было не выслушивать, так как от падалей хозяйке перепали три квартиры, коими она успешно жонглировала. Но Ляля покорно внимала бреду, сочувствовала и, конечно же, пыталась помочь. Она помогала балерине из человеколюбия. И из любви к балету. В детстве Лялю-колобка не приняли в танцевальную студию.
Глава 10 Дохлый заяц в действии
Получив очередную порцию «Питера FM», Юра, наконец, отправился домой. Не очень-то спеша. Сначала побродил по влажным ночным улицам, запах которых будоражил его с малых лет. Знал бы он, кто в ту минуту сидел у него на кухне, то не прохаживался бы так долго. Стремглав побежал бы к метро! Нет, взял бы такси, сто пудов…
Войдя в прихожую, Юра услышал голос, от которого заныло сердце:
— По шарам дало!
Ляля хохмила в стиле «оторва». Такое за ней водилось. Голубая кровь по временам давала мутно-серую пену. Иногда её можно было принять за путану, а иногда за падчерицу сантехника. Плевалась она отменно, на очень длинную дистанцию. Иногда попадала в лицо. Ха! Чтобы сама баронесса фон Скобелефф, сама графиня Ляля сидела у него на кухне. Эх, зря он так медленно тащился! Теперь самое интересное пропустил.
В одной руке у Ляли был стопарик, а в другой — тарелка с закусью. Рядом суетился Харитоныч, одетый в выходной чёрный костюм. Костюмчик несколько свежеповат, но для такого возраста почти что фрак, тем более что с орденами.
— Барыня, чего ещё желаете? Может быть, солёного огурчика?
— Нет, не огурчика — хренку бы мне… Покрепче, поострее!
Старик от удивления подпрыгнул, ордена зазвенели мощнее.
— Кто графиню спортил?!
Заметив Юру, стоящего в двёрном проёме, старик не преминул повоспитывать:
— Это ты, подлец, барыню ругаться научил?!
— Не волнуйтесь… я сама… давно умею…
Неистово икнув, Ляля вырвала у Харитоныча из рук банку с хреном и тряхнула ею над тарелкой. Не рассчитала малехо. В тарелке образовалось густое жёлто-розовое месиво, а до того там ползала и шевелилась капустка фирменного производства тёть-Марины.
— Ыыыгггаа, — чревовещала графиня. — Я уввииила шшилаавехаа…
«Юра, я убила человека», — мысленно перевёл Юра.
Харитоныч снова подпрыгнул, ордена зазвенели в два раза мощнее.
— Чего она сказала?! Ась?!
— Иди спать, Харитоныч, завтра утром вместе допросим… с пристрастием…
Юра подошёл к графине. Та продолжала громко икать и пускать пузыри. На её счастье у друга в карманах всегда имелись два-три платка. С детства приучен, хоть и не граф.
