Жаклин Монсиньи - Флорис-любовь моя
— Государь, ее нет там!
— Ты допустил, чтобы она сгорела заживо! — в бешенстве крикнул Петр. Я повешу тебя, Ромодановский!
— Мы с Шереметевым осмотрели все! Клянусь Россией, ее там нет!
Царь закрыл руками лицо.
— Где же она, Господи?
Прибежал гетман Саратов.
— Царь, — произнес он, тяжело дыша, — один из моих казаков видел, как через южные ворота промчались два всадника. Ему показалось, будто один держит на руках женщину.
Петр выпрямился, как будто его ударили хлыстом.
— Если не отыщу ее живой, — яростно вскричал он, — все здесь уничтожу. Спасибо тебе, гетман! Отбери для меня пятьдесят казаков.
И царь, вскочив на лошадь, бросился в погоню. С ним поехали гетман с казаками, Ромо и граф Шереметев. Они промчались по грязным улицам, а затем устремились на широкие астраханские луга, освещенные яркой луной. Петр догадался, что похитители направляются в Баку.
Максимильена во время бешеной скачки галопом почти лишилась чувств. Поясницу разламывало от невыносимой боли, но молодая женщина все же пыталась разглядеть лицо того, кто держал ее. Лошади между тем заметно сбавили шаг, а потом и вовсе остановились — у одного из несчастных животных выступила на ноздрях пена, предвестник неизбежной гибели. Похитители о чем-то совещались на непонятном для Максимильены языке. Она почувствовала, что ей освободили ноги, и человек, несший ее, вдруг произнес по-французски:
— Поднимайся на холм, мы спрячемся в пещере.
Максимильена подчинилась, но связанные руки мешали идти, а ноги путались в длинной юбке. Все тот же разбойник, обхватив ее за плечи, помог ей подняться до пещеры. Здесь мужчины вновь заспорили. Они говорили по-персидски:
— Надо убить ее, — сказал один. — Султан велел ее похитить, а если не удастся, прикончить.
Второй возразил:
— Я не стану убивать эту женщину.
— Прекрасно, я справлюсь и без тебя, — заявил, ухмыляясь, его кровожадный товарищ.
— Я тебе не позволю. Нельзя убивать беременную, это принесет нам несчастье.
— Расскажи об этом султану!
— Нам все равно не добраться до Баку. Смотри, по равнине скачет галопом конный отряд. Они нас найдут.
— Именно поэтому ее надо немедленно прикончить.
Бандит, жаждущий крови, выхватил кинжал и занес его над Максимильеной, обессилевшей и лежащей на земле. Тот, что защищал ее, кинулся на человека с кинжалом; оба они стали кататься в пыли, осыпая друг друга проклятиями и рыча от ярости. В схватке маски упали с их лиц, и Максимильена увидела, что у того, кто защищал ее, были раскосые глаза и желтая, как у азиата, кожа; второй же походил не то на перса, не то на турка.
Молодая женщина прекрасно понимала, из-за чего сцепились эти двое — если перс одержит победу, то он зарежет и ее. Стук копыт приближался, и у нее замирало сердце — то от отчаяния, то от надежды. Максимильена была уверена, что Петр бросится в погоню за негодяями.
Перс между тем выпустил из рук кинжал и прижал китайца к земле, намереваясь его задушить. Гибкий азиат вывернулся из-под своего противника и метнулся к кинжалу. Перс, рванувшись следом, налетел на острие — в горле у него заклокотало, изо рта хлынула кровь, и он, упав на колени, осел. Максимильена отвернулась, а азиат, отдышавшись, преклонил перед ней колено, вытащил кляп и развязал руки. Максимильена внимательно посмотрела на него и спросила:
— Как тебя зовут?
— Ли Кан Юн.
— Почему ты решил меня спасти?
— Из-за ребенка, которого ты носишь во чреве, Улыбка Лета.
В этот момент послышалось конское ржание, раздались крики, и в пещеру ворвался Петр, размахивая пистолетом, а за ним люди из его отряда. Ли Кан Юн бросился в глубь пещеры, чтобы спрятаться, но царь преградил ему путь со словами:
— Тебе конец, бандит, я с тебя шкуру прикажу спустить!
Подойдя к Максимильене, царь взял ее на руки:
— Ты жива, любовь моя, — воскликнул он, — ты не ранена! Господи, как я перепугался!
Двое казаков потащили Ли Кан Юна к выходу, осыпая его тумаками. Царь крикнул, обернувшись:
— Пытать до тех пор, пока не скажет, кто его послал!
Тут Максимильена впервые подала голос:
— Отпусти этого человека. Пусть идет куда хочет. Он похитил меня, но потом сражался, чтобы спасти мне жизнь.
Петр явно колебался.
— Из любви к тебе я оставлю ему жизнь. Но отпустить не могу.
— Нет, прошу тебя, оставь его.
Царь, взглянув на азиата с сожалением, сказал неохотно:
— Ты свободен, ступай.
Ли Кан Юн, вместо того чтобы бежать со всех ног, бросился к ногам Максимильены и поцеловал край ее платья.
— Отныне жизнь моя принадлежит тебе, госпожа. Ли Кан Юн сражался за твое дитя, а ты спасла жалкую жизнь Ли Кан Юна. Я буду сопровождать тебя повсюду, Улыбка Лета, как твой верный раб.
Максимильена засмеялась.
— Благодарю тебя, но ты слышал слова царя… ты свободен и можешь вернуться в свою страну.
— У меня нет родины, госпожа. Мать моя была китаянкой, а отец — перс. Меня продали в рабство жестокому и кровожадному султану Удемику, но своим господином я его не считаю. Давно уже я хотел бежать. Увы! Что может сделать бедный раб…
— В таком случае, — сказала Максимильена, — принимаю тебя на службу, Ли Кан Юн. Ты поедешь со мной в Россию?
— Я уже дал тебе клятву верности, Улыбка Лета. Жизнь моя принадлежит тебе, делай с ней что хочешь.
— Прежде объясни, — вмешался царь, — зачем ты пытался похитить женщину, которую я люблю?
— Султан Удемик больше всего боится, Небесная Мощь, что ты завладеешь черным цветком Баку. Он хотел отдать тебе эту женщину в обмен на твое обещание немедленно отступить вместе с армией.
— О каком это черном цветке ты говоришь?
— Черный цветок, Небесная Мощь, это земля, которая сама воспламеняется.
— Никогда не слыхал о такой земле, — промолвил Петр, поворачиваясь к Ромодановскому и гетману Саратову. Те недоверчиво пожали плечами.
— Я покажу ее тебе, Небесная Мощь.
Ли Кан Юн, достав из-под куртки бутылку, вылил на землю черную жидкость, а затем высек из двух кремней искру. Земля вспыхнула.
— Именно так мы подожгли твой дом, Летняя Улыбка, — произнес Ли Кан Юн.
— Да, — подтвердила Максимильена, — я это видела собственными глазами. — Жидкость, которая горит… настоящее чудо!
— Решено, — воскликнул царь. — Баку мне необходим. Чувствую, что этот черный цветок, как ты его называешь, принесет большую пользу России.
И армия двинулась в направлении Баку, мощной крепости на берегу Каспийского моря. Город считался неприступным, ибо был расположен на Апшеронском полуострове. Дорога к нему вела вдоль берега, но кругом простиралась пустыня, и солдаты умирали от жажды, глядя на сверкающую водную гладь. Для Максимильены переход в Баку превратился в подлинную муку, однако отступать было уже некуда. Дорогу в город усеяли трупы лошадей и людей. Петр был в отчаянии. Наконец среди песков показались стены Баку. Царь решил, что откладывать штурм нельзя — сражение было назначено на следующий день. Воины ставили палатки с песнями; все были возбуждены, как всегда бывает перед схваткой. Вдруг Максимильена ощутила резкую боль. Ли Кан Юн, верный своему обещанию, не отходил от своей госпожи ни на шаг, как преданный раб, однако тут, сразу догадавшись, в чем дело, побежал предупредить Грегуара.
