Сюзан Таннер - Путы любви
Они встали тесной группой, по бокам – слуги, державшие зачехленных соколов. Птицы, жившие на болотах, и куропатки, испуганные приближением охотников, с шумом взлетали. Слышался сильный шорох крыльев и сухого орляка. Соколы под своими колпаками оставались на месте, хотя видно было, что звуки происходящего волновали их.
Все вокруг говорило о приближении зимы. На пустошах виднелись лишь голые деревья да самые крепкие кустарники. Было ветрено, но Дара не чувствовала этого, она была тепло одета.
На открытом склоне охотники остановили лошадей, потянув за поводья, и спустились на землю. Лаоклейн посадил своего сокола на руку в перчатке. Это была большая птица, она заняла все место от согнутого локтя до вытянутых пальцев. Оперение на хвосте и крыльях было иссиня-черное, светлее оно было на груди – серо-белое. В каждом перышке чувствовалась скрытая сила, смертельная сила была в загнутых когтях. На птице был яркий чехол. Между сильными пальцами Лаоклейна были продернуты яркие шнурки, которыми птица была к нему привязана. Очень осторожно Лаоклейн развязал чехол и снял его с сокола.
Дара видела, что Анна была в напряжении. Ее огромные, темные глаза оглядели склон холма, не упуская из вида ничего. Даре был чужд страх, который испытывала Анна. Она охотилась в детстве. Умела охотиться и с соколами. Этому ее научили грубоватые молодые братья. У Дары не было матери, которая могла воспитать в ней нежность. Отец же не заботился о том, чтобы найти для дочери какую-либо женщину, которая могла бы в какой-то степени заменить ей мать. Дара получила такое воспитание, которое было непозволительно для многих хорошо воспитанных девушек.
Дару взволновали птицы, беспрестанно взмахивавшие крыльями над ними, бросая тень на свои жертвы внизу. Она слышала, как вдалеке Ниалл шептал Анне:
– Птица убивает только для того, чтобы съесть добычу. Человеку не нужно ее бояться. В полете сокола больше красоты, чем в сундуке с драгоценностями.
Дара почти не слышала ответа Анны, а Лаоклейн и Криг совсем его не услышали. Сокол, взмахнув сильными крыльями, быстро поднялся в небо. Он выследил добычу и теперь атаковал сверху, пикируя. Своим бесподобным полетом он напоминал ястреба – охотника. Его добычей была одинокая куропатка. Быстрым и уверенным был смертельный удар сокола. Когти вцепились в добычу, захрустели кости и посыпались перья.
Сокол принес свою добычу хозяину, но не отдал ее ему. Все ждали, когда птица насытится, затем она вновь села на руку Лаоклейна. Ее опять привязали шнурками к руке хозяина и, накрыв голову колпаком, отделили ее от окружающего мира. Ниалл освободил птицу Анны. Сокол был в желтом колпаке, блестящие перья говорили о его здоровье. Птица была меньше, чем у Макамлейда, но такая же ловкая.
Лаоклейн не выдал бы свои чувства, даже если бы знал, чего стоит Анне видеть, как этот сокол, ее собственность, убил и жадно глотает живое существо с мягкими перьями. Было видно, что Ниалл гордится своей невестой, и эта гордость была оправдана. Анна стояла твердо, ни разу не отведя глаз от происходившего перед ней. Лицо ее не выражало ни малейшего отвращения. Анна понимала, что нужно приучать себя к более жестокому миру, чем тот, к которому приучили ее родители. Каждый, кто носит имя Макамлейд, должен быть мужественным и сильным.
По дороге домой веселое настроение Ниалла и Анны почти скрывало мрачное молчание Крига. Молчаливая фигура хозяина стала преградой на пути к тому, что он ожидал. У него не оказалось возможности ни поухаживать за Дарой, ни даже сколько-нибудь серьезно привлечь ее внимание. Макамлейд неотступно охранял ее, ненавязчиво, но это производило впечатление. Даже конь, которого он ей подобрал, и тот охранял ее. Это было не то послушное животное, которое позволяет людям подходить к нему слишком близко. Криг не испытывал подлинного чувства к Даре, его интерес к ней был вызван своеобразием ее положения, он был заинтригован и желал ей добра. Он был переполнен досадой, раздражавшей его. Почти у Атдаира Лаоклейн быстро обсудил что-то с Ниаллом и, обогнав Дару и без усилий привлекая ее внимание, сказал:
– Поехали со мной.
Это был ни приказ, ни просьба. Не проронив ни звука, она повернулась, чтобы присоединиться к нему, не задавая никаких вопросов.
Кригу не оставалось ничего другого, как продолжать путь, возвращаясь вместе со всеми в крепость.
Лошадь Лаоклейна шла спокойным шагом до тех пор, пока Дара, почувствовав, что кровь ее наполнилась отвагой, унаследованной от Райландов, не пришпорила свою лошадь и не пустила ее вскачь, забыв про осторожность. Игреневый конь Лаоклейна едва ли нуждался в коротком приказе своего хозяина, чтобы рвануть вперед. Они ехали рядом по осенней земле, покрытой умирающим вереском. Резкий ветер растрепал заплетенные косы Дары, превратив их в копну спутанных волос. Когда наконец Дара и Лаоклейн остановились, ее щеки и нос раскраснелись от холода и волнения.
Слезая с лошади, Лаоклейн протянул руки к Даре. Она медленно соскользнула в них. Он взял поводья и повел ее в неглубокую лощину, защищенную деревьями с северной стороны. Под ногами шуршали сухие опавшие листья и засохшие стебли травы.
Дара шагнула вперед, чтобы опуститься на этот грубый коричневый ковер рядом с небольшим ручьем, который прятался в кустах, но выдавал себя своим торопливым шепотом. Дара потрогала пальцами воду. Она была ледяная.
Привязав лошадей, Лаоклейн подошел к Даре и встал сзади. Голос его был так же тих, как и эта маленькая долина.
– Весной этот ручей превратится в бурный поток от дождей и снега, тающего в горах.
Что-то в его голосе заставило Дару быстро взглянуть на него. Острая тоска, прозвучавшая в последнем слове, отразилась в глазах, потемневших и ставших серо-голубыми.
– Ты скучаешь по своим горам?
– Мое сердце там, – ответил он решительно. – Там все наследие рода. Нет места более жестокого и более красивого, чем горы на севере Шотландии. Они владеют тобой, независимо от того, каким великим ты можешь быть. Ни один смертный не может с ними сравниться.
– И, тем не менее, ты остаешься здесь, у границы.
В тишине, которая за этим последовала, она бросила лист в кружащийся водоворот и наблюдала, как он зацепился за крошечный камешек, вокруг которого был его собственный водоворот. Лист засосало под камешек.
– Я верен Джеймсу и Шотландии. Я там, где я им больше нужен. Вот уже много лет я нужен здесь. Границу нужно охранять, но я не останусь здесь навсегда.
– Охранять от Англии?
Он кивнул головой, не обращая внимания на вспыхнувшую в ней злобу, которую Дара и не пыталась подавить. Она торопливо встала, он положил свои руки ей на плечи, нежно, но уверенно поворачивая ее и приближая к себе.
