Мари Кордоньер - Сила любви
Глава 6
Дерзкие ёрнические куплеты распевал мужской голос. Он проникал в помещение из переулка через открытое окно, и Флёр покраснела, уловив смысл небрежно срифмованных строк:
Хотя Диане много лет,Не мил ей без охоты свет,
Сегодня ж, сердце веселя,В силки заманит короля.
Ах, Ката, Катарина!Печальная картина!
Как ни быстро она пересекла комнату, чтобы закрыть окно, все же не удалось помешать тому, что королева, как раз надевшая на свое праздничное облачение тяжелое жемчужное колье, тоже услышала песенку. Флёр не смела поднять глаза. Борясь с тугим оконным шпингалетом, она ожидала приказа госпожи схватить и наказать дерзкого насмешника. Однако с губ королевы не слетело ни слова.
Наоборот, казалось, что Катарина Медичи полностью занята рассматриванием своего украшения. Потом она взяла в руки большое изумрудное кольцо, отделанное расположенными по кругу шлифованными алмазами и замерцавшее при слабом сиянии свечек, вставленных в тяжелые серебряные светильники.
— Как вы думаете, Флёр, гармонирует ли этот зеленый тон с пурпуром моего платья или сюда лучше подойдет рубин?
Флёр глубоко вздохнула, пытаясь справиться со своим разочарованием и гневом. Если бы она обладала властью королевы, то ее вспыльчивый темперамент натолкнул бы ее на решение отправить наглого певца в камеру пыток. Неужели ему было необходимо распевать свои sottise[6] именно под окнами покоев королевы?
— Рубин, Ваше Величество, — ответила она наконец и повернулась спиной к окну. — Его сияние оттеняет белизну ваших рук, между тем как с зеленью изумруда они кажутся бледноватыми.
— Верно, вы правы, дорогая! — Казалось, для флорентийки нет ничего более важного, чем выбор одного из двух драгоценных колец.
Ни то, что народ распевал про нее в переулках насмешливые куплеты, ни тяготы путешествия, которое наконец закончилось в Париже, не могли сломить ее железного самообладания. Флёр не знала, восхищаться этим или жалеть королеву. Между тем королева облачилась в тяжелые парчовые юбки и платье цвета красного бургундского вина с горностаевой опушкой, чтобы отправиться на балет, который был в этот день поставлен в танцевальном зале в честь короля.
— Поторопитесь, дитя мое! Король вот-вот прибудет, а я хочу, чтобы в приеме участвовали все мои дамы.
Флёр выразила свое повиновение низким поклоном и оставалась в таком положении, пока королева не вышла из комнаты.
Украшенный башенками дворец Пале Турнель, в котором располагался танцевальный зал, служил жилищем для королевы в Париже. На первый взгляд он очень разочаровал Флёр. И хотя королевский дворец Лувр в этот момент походил скорее на строительную площадку, для правительницы Франции можно было подобрать более красивое жилище, чем этот старый дворянский замок, в котором едва хватало места небольшому количеству слуг. Флёр опять пришлось делить спальню с еще двумя фрейлинами.
Пока она, выполняя поручение королевы, укладывала ее украшения обратно в сундук, пока давала распоряжения служанкам снова убрать помещение, где королева в течение прошедшего часа совершала свой туалет, мысли молодой женщины постоянно возвращались к событиям последней недели, которые грозили окончательно лишить ее спокойствия, и без того уже поколебленного.
В составе королевской кавалькады, покидающей Шенонсо, Флёр не обнаружила Ива де Сен-Тессе. Не раз она была близка к тому, чтобы спросить о нем Виолу де Монтень, но так и не решилась. Она знала, что увидит его в Париже. Он ведь ей это обещал. Но Флёр беспокоило то, что после беседы, на которую его вызвала Диана де Пуатье, он исчез.
Флёр испытывала отвращение к холодной, честолюбивой даме, которая за счет королевы возвысилась до положения могущественнейшей госпожи Франции, лицемерно называя себя другом как Его, так и Ее Величеств. Но не понимала Флёр и Катарину Медичи, которая со всевозможными почестями принимала соперницу в своих покоях, между тем как та, разумеется, и сегодня находилась в обществе короля Генриха. И конечно, вместе с ней около короля кружится весь двор. Хотелось надеяться, что среди придворных присутствует там и Ив де Сен-Тессе.
Неудивительно, что Флёр желала скорее попасть в праздничный зал. Тяжелое белое атласное платье с восхитительной золотой вышивкой и четырехугольным декольте, специально приготовленное Флёр для этого дня, очаровало даже королеву. Накрахмаленные золотистые кружева, поднимавшиеся у затылка и изготовленные из тончайших золотых проволочек и душистых золотых нитей, представляли собою шедевр мастерства, а плиссированные атласные рукава сверкали, когда движение рук приоткрывало находившийся под ними переливающийся разными цветами золотистый шелк.
В предчувствии радостной встречи свежий, яркий румянец играл на ее щеках, а зеленые глаза сверкали более глубоким светом, чем то драгоценное изумрудное кольцо, от которого только что отказалась, по совету Флёр, королева. Надежда вот-вот увидеться с графом Шартьером ускоряла и шаги Флёр, и биение ее сердца — и все это несмотря на то, что ее неутомимая новая подруга Виола не скупилась на сплетни и предупреждения.
— Говорят, он до отъезда в Турин имел связь с мадам де Бургей. Однако ее супруг об этом проведал, и граф, вообще не собиравшийся участвовать в путешествии, вдруг принял на себя роль командующего кавалькадой фаворитки.
Флёр не слушала этих рассказов. Страстная любовь, привязавшая ее к сеньору де Сен-Тессе, не имела ничего общего со случайными приключениями. Ее сердце знало только его, а больше она ничего знать не желала.
Помимо Виолы еще один друг Флёр при дворе, Пьеро Строцци, счел себя обязанным ее предупредить. Он умел проникать в сущность вещей глубже, чем мадам де Монтень, и спонтанное превращение Флёр из очаровательной девушки в любящую женщину от него не укрылось. Правда, он лишь предполагал, кто может быть виновником этого превращения, но все же отважился на предупреждение.
— Мне было бы больно увидеть слезы на этих красивых глазах, мадонна Флёр! — объявил он на своем звучном тосканском наречии. — Есть такие огни, к которым не следует приближаться даже самым красивым мотылькам. Между старым местным дворянством Франции и семьями из Флоренции — несмотря на королевские брачные узы — нет особых симпатий. Здесь оскорбляют нашу гордость и презирают нашу энергию в торговых делах.
Флёр сделала вид, что обо всем этом и понятия не имеет, но сразу сообразила, что тут мог быть намек и на высокоблагородных предков графа Шартьера, которые, как говорят, со времен Карла Великого были верными слугами правителей королевства, а, значит, вряд ли возможна близость между представителями рода Шартьеров и наследницей флорентийских коммерсантов.
