Александра Риплей - Наследство из Нового Орлеана
– В общем, мне удалось убежать, – закончила Мэри, – но там осталась моя шкатулка и все мои деньги. Теперь мне некуда идти и не к кому обратиться за помощью в получении моих вещей. Вы можете посоветовать, как мне разыскать семью?
Селест Сазерак встала.
– Простите меня, матушка, – сказала она по-французски. – Насколько вам известно, я не очень хорошо говорю по-английски, но я достаточно хорошо все поняла. Я в ужасе от того, сколь жестоко обошлись с несчастной девушкой. Если мне позволено будет предложить… Эту женщину, Джексон, следует наказать. И заставить вернуть вещи девушки. Я могла бы немедленно пойти к своему поверенному и поручить ему возбудить дело против нее. Этот поступок слишком грязен, и ордену не следует вмешиваться.
– Вы очень добры, мадемуазель Сазерак.
– Я благодарю судьбу за любую возможность сделать доброе дело. Я вернусь и доложу вам, чего мне удалось добиться. – Селест поспешно вышла из комнаты, шелестя шелковыми юбками. Черты ее лица под вуалью застыли в самом решительном выражении.
– Я не понимаю… – сказала Мэри.
– Мадемуазель отправилась помочь вам, – сказала монахиня.
– Успех сопутствует этой даме во всех начинаниях, – заметила мать-настоятельница. На ее симпатичном, покрытом морщинами лице блуждала улыбка. – Она вернет твои деньги и вещи, дитя мое. Мне было бы очень интересно взглянуть на твою шкатулку, как ты ее называешь. Я почти уверена, что знаю, что это такое. У нас это называют гробиком.
– Гробиком? – Мэри заплакала. – Ах, неужели мне всегда придется узнавать только о смерти?
– Ш-ш-ш… – Монахиня дала Мэри свежий носовой платок.
Мать-настоятельница взяла свободную руку Мэри в свою:
– Прости меня, тут вечная проблема с языком. Французское слово «casquette» означает шкатулку или сундучок. По-английски же «casket» – это гроб. Но наш гробик не имеет никакого отношения к смерти, только к жизни, к отваге и надежде. У твоего гробика замечательная история. Ты будешь горда, узнав ее. Рассказать?
– Да, пожалуйста.
– Тогда не плачь. Мы выпьем кофе с беньеткой. Мы, новоорлеанцы, пьем очень много кофе, а беньетка – это такая очень вкусная горячая булочка, которую мы особенно любим с кофе… Сестра, не будете ли столь любезны?
– Я тотчас все принесу, матушка. – Монахиня тихо и быстро вышла. Несколько минут спустя она вернулась с подносом. Комната заполнилась аппетитными запахами.
К своему удивлению, Мэри обнаружила, что очень голодна. Монахиня наполнила большую чашку смесью горячего молока и очень черного кофе, добавила три ложки сахара, размешала и поставила на стол перед Мэри. Потом она улыбнулась и развернула громадную белую льняную салфетку.
– Это положи на колени, – сказала она, – и пусть сахар падает, куда ему угодно. – Рядом с чашкой она поставила тарелку, доверху наполненную источающими пар коричневыми пышками, присыпанными толстым слоем белой сахарной пудры.
У Мэри слюнки потекли. Но любопытство оказалось сильнее голода.
– Если бы вы только могли рассказать мне про шкатулку, матушка…
– А ты поешь, пока я буду говорить. Только осторожнее – все очень горячее… Было это более ста лет назад, в семьсот восемнадцатом году, когда переселенцы из Франции основали Новый Орлеан. Было их не более пятидесяти человек, и они сумели лишь вырубить просеку в лесу. Но через три года на этом месте жило уже триста человек, были проложены улицы и построена церковь. А спустя еще два года население приближалось к двум тысячам. В основном это были мужчины. Королевские солдаты, трапперы, люди, жаждущие земли и новой жизни в Новом Свете. Конечно, были среди них и женщины, но немного. Где есть солдаты, там есть и женщины. Ты понимаешь, о какого рода женщинах я говорю… Жизнь была тяжелая и полная опасностей. У колонистов была церковь, но не было священника. Солдаты построили госпиталь, но в нем не было медсестер. И тогда они обратились к Людовику, королю-солнце. На их прошение он ответил, как любящий отец. В семьсот двадцать седьмом году он прислал священника и десять сестер-урсулинок для ухода за больными… «Но нам нужны еще и жены, – сказали солдаты. – Мы хотим иметь семьи, создавать цивилизацию». И тогда король прислал крепких девушек, настоящих христианок, чтобы они стали им женами и матерями их детей. По всем городам и деревням Франции священники вели беседы в семьях, где имелись подходящие девушки. Они должны были быть смелыми, ибо им предстояло переплыть огромные моря на маленьких кораблях во время долгого пути в неизведанную страну, полную опасностей и лишений. Они должны были навсегда проститься со своими родителями, бабушками и дедушками, братьями и сестрами, родными и друзьями… Согласились лишь несколько самых отважных. Отмечая их храбрость, сам король наделил этих девушек приданым. Оно было невелико – на старых кораблях было мало места. В приданое входило белье, воротнички и чепчики, платье и несколько пар чулок. Все это прекрасно размещалось в деревянном ящичке. Первые девушки приехали в семьсот двадцать восьмом году. После этого каждый год на протяжении двадцати лет приезжало еще по нескольку человек, иногда две группы за год. И при каждой девушке было приданое от короля Людовика в маленьком деревянном ящичке. С тех самых пор их стали величать «девушки с ящичками», или «девушки с гробиками». Их дети, дети их детей и внуков стали коренными жителями Нового Орлеана. Мэри забыла о еде.
– Я так горда, – сказала она.
– И голодна, – сказала мать-настоятельница. – Твой завтрак остынет.
Мэри улыбнулась впервые за все время беседы. Потом она сделала большой глоток из чашки.
– В жизни не пила лучшего кофе! – воскликнула она. Беньетка также вызвала восторженную реакцию и незамедлительное поедание второй. А затем и третьей.
Распухшие губы Мэри были белы от сахара. Румянец вернулся на ее щеки.
– Матушка, на моей шкатулке был адрес монастыря. Почему?
– Все «девушки с гробиками» приезжали в монастырь. Сестры заботились о них до замужества. Они также помогали им подобрать мужей. На каждую невесту приходилось по нескольку кавалеров.
Глаза Мэри вновь наполнились слезами. Но на сей раз она плакала от счастья. По своим школьным годам она знала, что в монастырях ведется скрупулезный, детальный учет всего. И как только дама в черном вернется с ящичком, Мэри покажет имя на крышке матери-настоятельнице. И тогда она узнает, кто ее семья.
– Я пришел от имени юной дамы, которая ехала на «Красе Мемфиса» вместе с миссис Джексон, – сказал мистер Kappe. – Я адвокат. Проводите меня к вашей хозяйке.
Мистер Kappe был внушительным мужчиной и осознавал это. От него буквально исходили флюиды властности.
