Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

Там стояла вдовствующая графиня Харгейт, опиравшаяся на свою трость. На ней было одеяние в оборках и кружевах, которое давно вышло из моды еще в те времена, когда парижская чернь штурмовала Бастилию.

Она рассмотрела его сверху и рассмотрела снизу.

— Похоже, кто-то потрепал тебе пёрышки, — сказала вдова.

Хоть ей, может быть, тысяча лет, и все в семье, включая него, её боятся, но искусство говорить не то, что думаешь, Лайлу не давалось. В настоящий момент у него не хватало терпения на учтивые любезности.

— Вы позволили ей уехать, — проговорил он. — Вы, должно быть, совершенно потеряли голову от этой ужасной девчонки, если ей разрешили выкинуть такое.

Она закудахтала, хитрая ведьма.

— Когда она выехала? — спросил Перегрин.

— Ровно в полночь, — ответила леди Харгейт. — Ты знаешь Оливию. Она любит драматические появления и уходы.

Полночь пробило больше часа тому назад.

— Это безумие, — заявил Лайл. — Поверить не могу, что Вы позволили ей отправиться в Шотландию в одиночку. Более того, среди ночи.

— Вряд ли среди ночи, — поправила её милость. — Приёмы только начинаются. И она едва ли одна. С ней Агата и Миллисент, не говоря уже о своре слуг. Признаю, что дворецкий у неё легче перышка, но кухарка весит шестнадцать стоунов. Оливия взяла с собой полдюжины крепких горничных, и с ней ещё полдюжины лакеев, а ты знаешь, что я люблю видеть вокруг себя высоких, привлекательных парней. Хотя теперь я не способна на большее, чем любоваться ими.

Рассудок Лайла пустился размышлять о том, что вдова делала с лакеями до того, как её победил возраст. Но усилием воли он вернулся мыслями к Оливии.

— Широкий выбор прислуги, — произнёс он. — Две эксцентричные старушки. Я знаю, Вы в ней души не чаете и во всём потакаете, но это переходит все мыслимые границы.

— Оливия может сама о себе позаботиться, — ответила леди Харгейт. — Все её недооценивают, в особенности мужчины.

— Но не я.

— Разве?

Перегрин не дал решительному взгляду её карих глаз смутить себя.

— Оливия Карсингтон самая коварная девчонка из всех, когда-либо живших на земле, — сказал он. — Она сделала это нарочно.

Оливия знала, что Лайл почувствует себя виноватым и ответственным за неё, даже несмотря на то, что она не права. Она знала, он не сможет сказать родителям, что она поехала в Горвуд без него, а он остался дома.

Остался дома.

Возможно, навсегда.

Дома. Без Оливии, чтобы сделать это пребывание сносным, хотя временами она сама бывала невыносимой.

Чёрт бы её побрал!

— Не могу поверить, что в семье нет ни единого человека, который мог бы её контролировать, — сказал он. — Теперь я должен перевернуть всю свою жизнь, бросить всё и мчаться за ней, среди ночи, только подумайте…

— Не спеши, — сказала вдова. — Помни, с ней едут эти две старые карги. Ей повезёт, если они доберутся в Хартфордшир до рассвета.

Оливии было известно, что когда путешествуешь со свитой, то невозможно сравниться по скорости с почтовой каретой. Тем не менее, когда вдовствующая графиня говорила ей, что они доедут до Эдинбурга за две недели, Оливия считала, что та шутит, или говорит о прошлом столетии.

Теперь она пересмотрела своё мнение.

Девушка знала, что они будут делать остановки каждые десять миль, чтобы сменить лошадей, и на короткие промежутки во время подъёма в гору. В то время как опытные грумы могли поменять упряжку за две минуты, чтобы уложиться в строгое расписание остановок почтовых экипажей и дилижансов, это не касалось Оливии и её кортежа.

Теперь до неё дошло, что престарелым леди потребуются более продолжительные остановки в придорожных гостиницах. Они будут выходить чаще, чем разрешалось почте или пассажирам дилижанса, и проводить больше времени в уборной, или прогуливаясь, чтобы размять ноги, или подкрепляя силы едой и напитками. В особенности напитками.

Леди быстро разделались с большой корзиной, которую собрала им повариха. Теперь, опустевшая, она лежала на полу кареты у ног Бэйли.

Хотя, если говорить о положительной стороне, нельзя было найти более приятную компанию для путешествия.

В дороге две пожилые женщины рассказывали истории о днях своей юности, от которых волосы вставали дыбом, пока, наконец, на Уолтхемском перекрёстке они не добрались до Хартфордшира.

Принимая во внимание небольшую скорость, та же упряжка лошадей могла бы проделать следующие десять миль, до Вэра. Но кучер собирался остановиться здесь, в гостинице «Сокол», чтобы сменить лошадей. Семья Карсингтонов делала одни и те же остановки, в одних и тех же гостиницах, при каждом путешествии, и этот выбор основывался на многолетнем опыте поездок. В дорожном путеводителе Паттерсона, принадлежащем Оливии, вдовствующая графиня сама пометила остановки и названия излюбленных гостиниц.

— Наконец-то, — сказала леди Вискоут, когда карета въехала во двор.

— Я готова умереть за чашку чаю, — отозвалась леди Купер. Она постучала в потолок кареты своим зонтом. — Знаю, нам нельзя медлить, дорогая. Мы будем через минуту.

Оливия сомневалась в этом. Ей придётся их подгонять.

— Я пойду с вами, — сказала она. — Там очень темно, двор плохо освещен, и идёт дождь.

Она могла слышать стук капель по крыше.

— Бог ты мой, девочка, нам не нужна нянька, чтобы пройти несколько шагов, — негодующе возразила леди Купер. — Надеюсь, я не такая развалина.

— Разумеется, нет, — поправилась Оливия. — Но…

— Если мы были здесь один раз, то это все равно, что мы побывали здесь тысячу раз, — добавила леди Вискоут.

— Я могу найти дорогу пьяной и с завязанными глазами, — сказала леди Купер.

— Ты так уже делала, — заметила леди Вискоут. — Вернувшись домой с одного из завтраков леди Джерси, как я припоминаю.

Во время этого обмена репликами лакей отворил дверцу кареты и опустил ступеньку. Пошатываясь, леди выбрались из экипажа.

— Вот это был приём, — говорила леди Купер. — Ничего похожего на сегодняшние. Только лишь жалкие, скучные званые вечера, один за другим.

— Никого больше не убивают.

Дверь экипажа захлопнулась, отрезав их голоса. Выглядывая из окна, Оливия скоро потеряла их из виду. Дождь превратил старых леди в тёмные тени, леди Купер чуточку ниже и полнее своей подруги, прежде чем мгла полностью их поглотила.

Оливия уселась обратно на своё место.

Хотя согласно мистеру Паттерсону они проехали всего одиннадцать с половиной миль, на это ушло почти три часа. Суета и волнение их поспешного отъезда давно остались позади. После чего вернулась буря обиды и боли.