Джессика Трапп - Грешные удовольствия
Бренна судорожно окинула взглядом комнату. Если ей удастся добежать до окна, она сможет выброситься на каменные плиты двора — смерть будет быстрой. Самоубийством она заслужит себе место в аду. Но дьявол наверняка пожалеет ее больше, чем этот Покоритель.
Она начала потихоньку двигаться к окну. Если она будет торопиться, Монтгомери наверняка что-то заподозрит и помешает ей.
Он подошел ближе, и цепь звякнул в его руке. Взгляд его потемневших глаз был суровыми и пугающим.
Ее сердце билось в таком ритме и так громко, что ей казалось, что это биение должно быть слышно и ему. Она медленно отступала к окну, готовясь к последнему прыжку.
Но Джеймс, будто читая ее мысли, шел за ней.
Она сделала движение в сторону. Смерть манила ее, как легкое избавление от пыток и унижения. Пальцы уже коснулись подоконника, а колени — стоявшего под окном табурета.
Но в тот момент, когда она уже вскарабкалась на подоконник, чтобы совершить прыжок и поменять жизнь в оковах на безопасность ада, он схватил ее за лодыжку.
— Нет! — Она лягнула его, чтобы избавиться от железной хватки. — Отпусти меня!
Он дернул ее назад. Бренна ударилась коленями, бедрами и грудью о край подоконника.
— Хватит бороться, девчонка! Такого быстрого конца у тебя не будет.
Она закричала в панике, пытаясь увернуться; Не обращая внимания на крик, он поднял ее на руки и отнес на кровать.
— Тише! Успокойся, жена.
На этот раз это слово не прозвучало как ругательство. Наоборот, он произнес его тихим, почти ласковым голосом.
Но она продолжала бороться, хотя это было все равно, что бороться с железной клеткой, и успокоилась только тогда, когда ее силы иссякли.
По лицу текли слезы. Бороться с ним было бесполезно.
Он огромный мужчина. Она женщина. Замужняя женщина во власти мужа — ее господина и повелителя, который может наказывать ее так, как ему вздумается. Более того, он был Покорителем, могущественным человеком, наделенным законным правом пытать и наказывать ее так, как считает нужным.
Она плакала от своей беспомощности, но яростно смахивала слезы, признавая свое поражение.
— Не пытайся сбежать, — предупредил он, но немного ослабил хватку.
Бренна постаралась собраться с силами для еще одной попытки освободиться, хотя понимала, что все бесполезно. Ее руки и ноги словно налились свинцом.
— Да, милорд, — кивнула она.
Она испугалась собственного голоса. Значит, так будет всегда — «да, милорд», «конечно, милорд», «как пожелаете, милорд». И это будет продолжаться до тех пор, пока он не устанет мучить и пытать ее, а закончится все тем, что он убьет ее.
— Не вставай, — приказал Монтгомери.
Бренна, оглушенная происходящим, наблюдала за тем, как он потянулся за валявшейся на полу цепью. Она не удивилась бы, если бы увидела, что из его черных волос торчат рога.
Монтгомери взял цепь и выпрямился. Выражение его лица было таким же беспощадным, как у сурового римского военачальника. Пять разного размера железных колец-оков были соединены легкой цепью — два на запястья, два на щиколотки и одно для шеи.
Дыхание застряло у нее в горле. Холодный металл вокруг шеи и конечностей лишит ее движений. Она не сможет ни сбежать, ни потянуться, ни даже подняться по лестнице, не причинив себе страданий.
А что хуже всего — она никогда больше не сможет заниматься живописью. Даже если бы ей удалось взломать замки на сундуке, цепь не даст ей свободно пользоваться красками. Да и краски все прольются и смешаются, а цепь будет царапать холст.
Она станет рабыней в полном смысле этого слова.
— Незачем…
— Я не желаю, чтобы ты выпрыгнула из окна, или ждать, что ты можешь напасть на меня из-за любого угла, — ответил он, и цепь зазвенела, между его длинными пальцами.
Бренна вздрогнула.
Матрас скрипнул и прогнулся, когда он присел на край кровати.
— Давай, пленница-жена, — Джеймс похлопал себя по коленям, — положи сюда голову и вытяни шею, чтобы я смог надеть твое новое ожерелье.
Положить голову ему на колени и позволить ему защелкнуть вокруг своей шеи ошейник, как у собак Адели?
Какое унижение!
— Если только ты не предпочитаешь опять положить голову на колоду, — Монтгомери произнес эти слова так вежливо, словно предлагал ей выбор между куском хлеба и бисквитом.
— Я не боюсь смерти, — неуверенно произнесла Бренна. Разве не она всего несколько минут назад решила убить себя?
— В таком случае мы можем распять тебя на спицах колеса.
Бренна задохнулась. Кровь застыла у нее в жилах. Она однажды видела, как колесовали одного человека. У жертвы были переломаны руки и ноги. Потом его конечности продели сквозь спицы огромного колеса, поднятого на самый верх длинного шеста. Колесо крутилось, а вороны отрывали куски с окровавленного тела человека.
Девушка непроизвольно сжала рукой горло и посмотрела в лицо Монтгомери в надежде, что он просто блефует, чтобы напугать ее.
Но его подбородок был как каменный. В его глазах не было ни намека на сострадание, и он смотрел на нее так, будто был убежден, что уже выиграл битву и просто ждет, чтобы она это признала.
Он перебирал длинными пальцами звенья цепи, словно пересчитывая их.
Несчастная внутренне содрогнулась. Этот человек, несомненно, приговорил к смерти через колесование многих людей и ничуть не чувствовал вину за те страдания, которые они испытывали.
— Вы именно таким способом умертвили свою последнюю жену?
Его пальцы замерли.
— Нет.
— Но вы убили ее, не так ли?
В глазу появилось красное пятнышко.
— Кое-кто так и говорит. Не самые умные.
В комнате повисла гробовая тишина. И она поняла, что выиграла битву.
Стерев с лица слезы, она опустилась на колени. Кровь прилила к ее лицу при мысли о том, что он сейчас сделает.
— Это подло — так обращаться со своей женой, — сказала она, не удержавшись.
Джеймс опустил голову на грудь, и она знала, что под рубашкой у него длинный красный рубец и небольшая дырочка над сердцем, где его настиг t'occhio del diavolo.
У нее вдруг так сильно задрожали колени, что она едва удержалась, чтобы не упасть. Дело в том, что на самом деле они были смертельными врагами, связанными церковью в брачный союз.
Страшный союз.
Если бы только она успела уйти в монастырь, как и хотела! Там жизнь была монотонной и скучной, но она, по крайней мере, смогла бы добиться какого-то положения и использовала бы свободное время для того, чтобы заниматься живописью. Писать кресты и нимбы было бы тоже своего рода пыткой, но все же это было увлечением. И у нее появились бы послушницы, которые смешивали бы краски.
