Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей
Вот тебе и сильная женщина Прозора! Что же это получается: чужую беду руками разведу, а своей ума не найду?
Да и думать уже некогда было. Всадники спешились и шли гурьбой к её избе. Ничего не оставалось, как выйти им навстречу. Поклонилась гостям в пояс, позвала в избу и по решительному виду Лозы поняла, что он от своего не отступится.
— Надумал, княже, на свою жизнь погадать? — спросила она просто так, предвидя ответ.
— Сказывают, лучше тебя окрест никто не гадает.
— Вы, я вижу, торопитесь? — поинтересовалась Прозора.
— Нарочно крюк сделали, чтобы к тебе заехать, — пояснил Всеволод и кивнул на Лозу. — Везу показывать своему дворянину дареную землю. Село Холмы знаешь?
— Как не знать! Хорошее село, справное.
— Плохого не держим! — шутя покрутил усы князь.
— Выходит, праздник у тебя ноне, конюший? — внешне безразлично спросила она и с неизвестно откуда взявшейся ревностью подумала: "И молодицы в Холмах справные. Я знаю одну вдову. Так хороша, глаз не оторвать! И ребятишек рожать ещё сможет. Даниил-то хоть и седой весь, а вот плечи расправил, помолодел будто. Еще жених хоть куда!"
— Теперь он не конюший, а владетель земли, челяди немалой. Завидный жених.
Князь лукаво подмигнул Прозоре, но она сделала вид, что подмигивания его не поняла.
— Ты, княже, хочешь, чтобы я тебе при людях гадала? — спросила она как о деле куда более важном.
— Княжеские тайны пусть будут лишь княжескими! — усмехнулся Всеволод. — У тебя, я заметил, под дубом добрая скамья. Там мои люди и подождут.
Все, сопровождавшие князя, вышли во двор. Лоза себя ничем при других не выдал. Даже в сторону знахарки не поглядел. Что же это делается?!
Она решила пока ни о чем таком не думать, чтобы ненароком гаданию не помешать…
В избе стоял полумрак. Оконце, затянутое бычьим пузырем, делало призрачным свет народившегося дня, и потому окружающее казалось князю таинственным и даже зловещим.
Прозора зажгла три церковные свечки и поставила между ними кувшин с водой. За кувшином примостила зеркало. Наказала:
— Думай о той, кого увидеть хочешь.
Всеволод сидел, вглядываясь в блики свечей на поверхности воды. Вначале видел лишь странные темные тени, мелькавшие в темном зеркале. Князь напрягал глаза и вопрошал неслышно:
— Где ты, Настюшка, где ты?
Хотел видеть — и увидел.
Анастасия, его жена, стояла посреди… юрты, догадался он, и улыбалась кому-то. Через открытый полог скользили солнечные лучи, будто нарочно для Всеволода высвечивая стены юрты, пока один луч не упал на маленькую резную колыбельку. Анастасия была одета в сарафан, прежде им не виденный, расшитый жемчугом и золотыми нитями. Она чуть повернулась, и под сарафаном обозначился большой живот.
Теперь Всеволод увидел и того, кому она улыбалась. Этот мужчина подошел к ней и по-хозяйски положил руку на её живот.
Татарин или монгол — князь разглядел его вполне отчетливо — несомненно был красивым мужчиной. Одет скромно, но опрятно. Его худощавая фигура, по-кошачьи гибкая, позволяла представить мужчину сидящим на коне, а лежащая на животе Насти его рука с узкими длинными пальцами не выглядела рукой «черного» человека.
Большие, удлиненного разреза глаза, окаймленные густыми ресницами, смотрели на женщину с нескрываемой любовью. Такая же ответная любовь светилась во взгляде Анастасии.
Всеволод не верил увиденному. Он вглядывался в любимый образ жены, тщетно стараясь обнаружить в её улыбке нарочитость, а во взгляде принужденность. Ничуть не бывало! Смотрела она на мужчину именно с любовью!
Князь глухо застонал. И с силой оттолкнул от себя ни в чем не повинный кувшин. Тот покатился по столу и со звоном упал на пол. Зеркало упало тут же, на столе, но, к счастью, не разбилось. Опрокинутые свечи погасли.
— Прости! — коротко бросил знахарке Всеволод, швырнул на стол кошель с деньгами и вышел, не сказав ни слова.
— Не напасешься кувшинов на этих влюбленных! — вздохнула Прозора и стала собирать осколки.
Опять стукнула дверь, и вошедший знакомым голосом произнес:
— Собирайся, Софья, пора ехать!
— Зачем? — спросила она, не поднимая на него глаз.
— Затем, что ты — моя жена. И я слишком долго ждал, когда ты надумаешь вернуться.
— Лучше бы ты, Даниил, оставил все как есть, — просительно сказала она. — Прошлого не вернешь!
— Я хочу получить то, что принадлежит мне по христианскому закону, твердо сказал он. — Или ты не знаешь, что делают со строптивыми женами? Может, предлагаешь мне жить невенчаным с другой женщиной или пойти с нею в церковь, объявив живую мертвой? Хватит, пожили по-твоему, теперь — мой черед.
Прозора посмотрела в глаза мужу.
— Ты ведь не меня любишь, а ту, которая умерла много лет назад. Поверь, она сгорела в избе со своими детьми!
В голосе её послышался крик.
— Ничего, — Лоза погладил её по плечу, и Прозора, которая много лет утешала других людей, лечила, как могла, их души, вдруг почувствовала, что и сама жаждет утешения.
Кто знает, может, в её жизни все ещё образуется?
Глава восемнадцатая."Робкая птичка" Айсылу
Кипчаки налетели на оставшийся почти без охраны курень как смерч. Только что степной город жил размеренной, ленивой жизнью, как в момент все изменилось.
Анастасия с Заирой услышали крики женщин, а затем звуки короткой схватки. Два десятка нукеров, которых Тури-хан оставил для охраны куреня, оказались захвачены врасплох и изрублены нападавшими.
Похоже, кипчаки знали расположение куреня во всех подробностях. Или кто-то вел их по степному городу?
Заира пришла в себя быстрее, чем подруга. Она схватила за руку Анастасию и потащила прочь из юрты.
— Куда мы сможем скрыться? — попробовала сопротивляться Анастасия.
— Я знаю одно место, где вполне можно отсидеться, — шепнула Заира.
И привела её к двум огромным кучам хвороста и сухой травы, сложенным неподалеку от стоявших одна за другой юрт, в которых жили жены Тури-хана.
Заира нырнула в самую середину кучи сухой травы и потянула за собой Анастасию.
— Лучше быть грязной, чем мертвой.
Кипчаки устроили в кочевом городе настоящий погром. Они вытаскивали из юрт прячущихся женщин, сгоняли в толпу рабов-ремесленников.
Сопротивляться нападавшим было некому, ибо большинство оставшихся в курене людей были рабами.
По воле случая Анастасия и Заира оказались ближе всего к юрте Эталмас, старшей жены Тури-хана, и то, что довелось им услышать, послужило разгадкой происходящих событий.
— А ну-ка придави её сильнее, Мюрид! — советовал кому-то звонкий девичий голос. — Смотри, какой перстень подарила мне она, чтобы провести ночь со старым шакалом Тури. Мало того, что у меня появилась возможность увидеться с тобой, Эталмас ещё и на перстень расщедрилась! Затяни ремешок потуже!
Раздался женский вскрик, затем хрип.
— Это же Айсылу! — удивленно шепнула Заира. — Вот тебе и робкая птичка.
— Открой тайну, Эталмас! — говорила между тем Айсылу. — Где ты прячешь свои сокровища? А деньги? Судя по всему, у тебя их немало. Ты, Мюрид, в жизни своей столько не видел. У неё к этому перстню есть ещё серьги и ожерелье. Подумай, Эталмас, неужели твоя драгоценная жизнь не стоит каких-то побрякушек?.. Что ты бормочешь? Мюрид, она мне угрожает. Тури-хан вернется, не спорю, только ты его возвращения не увидишь…
Опять послышался хрип.
— Молчит, — виновато сказал мужской голос.
— Еще бы, всю жизнь собирала, жалко! — презрительно хмыкнула Айсылу. Как жаба! Глаза выпучила, только рот открывает… У неё где-то пояс был тяжелый, мне ясырка Гюльджи рассказывала. Мол, старшая жена хана никогда с ним не расстается.
— Я-то думал, чего она ворочается? — повеселел мужской голос. — А ей, видишь ли, неудобно на нем лежать. На голое тело надела, вот монеты в кожу и впиваются.
Эталмас успела-таки крикнуть, но ей зажали рот.
— Вот это да! — раздался торжествующий голос Айсылу. — Тут и нам хватит, и нашим детям. А теперь убей ее!
— Птичка моя, — нерешительно проговорил мужчина, — может, просто с собой возьмем? Будет тебе прислуживать.
— Еще чего! — возразила женщина. — Изо дня в день видеть её мерзкую рожу!
— Тогда продадим на базаре вместе с остальными.
— Ты не знаешь эту хитрую тварь! Она сбежит, а потом Тури все расскажет. Уж он-то найдет, как нас с тобой достать. Я сказала: убей!
Опять раздался резко оборвавшийся крик.
— Вот теперь я могу быть спокойна, — сказала Айсылу. — Как ты думаешь, меня в этом наряде узнают?
— Думаю, такого красивого юношу — поискать! Надвинь для верности шапку на глаза.
Хлопнул полог юрты, прошелестели шаги двух человек, и все смолкло.
— Мне жалко Эталмас, — тихо сказала Анастасия. — Ведь её здесь никто не любил, даже собственный муж.
