Стефани Лоуренс - Единственная
Он замолчал. Пенни продолжала смотреть в темное небо, с которого низвергались дождевые потоки. Она и не подумала усомниться в его словах. Пусть он лжет другим, но с ней он всегда откровенен. С самого детства между ними не было ни обмана, ни лжи: бывали лишь непонимание или обиды.
Все сказанное Чарлзом сейчас убеждало, что ему можно довериться. Более того, его слова, мысли, мнения, подтверждали, что нынешний Чарлз стал сильнее, искреннее, разумнее и проницательнее, более привержен ценностям, которые и ее не оставляли равнодушной, беззаветнее предан принципам, которые она считала важными, чем легкомысленный юнец, которого она знала много лет назад.
И все же пока она не могла говорить, хотя бы потому, что все, о чем она услышала, так и не успело уложиться в голове. Поэтому она ничего не ответила. Им было уютно в этой дождливой тьме. Никто не ощущал потребности говорить.
Где-то в ночи мелькнул огонек.
– Видел? – спросила она.
– Да. Контрабандисты вышли в море.
Она вдруг подумала о Гренвилле. О тех ночах, которые он провел в море. И представила, как он жмется к борту лодки, а глаза горят свирепым, почти диким светом. Вот ему и в самом деле было на все плевать!
– Послушай, ты ничего не слышал о Гренвилле во время сражения при Ватерлоо?
– Нет. А что?
– Мы так и не знаем, когда и как он погиб.
Пенни почти видела его удивленное лицо. Говоря откровенно, она и Гренвилл вовсе не были так уж близки, и ее интерес казался по меньшей мере странным.
– Вам сказали, в какой местности он пропал?
– Где-то возле Угумона.
– Вот как.
– Что ты об этом знаешь?
Судя по тону, он действительно что-то знал.
– Я находился, как тебе известно, в другом месте. Но именно там развернулось самое кровавое сражение. Французы под командованием Рея посчитали фермерские усадьбы легкой добычей. Они ошиблись. Защитники Угумона изменили весь ход битвы. Их сопротивление задело гордость французских командиров. Они бросали туда целые полки: атака следовала за атакой, что совершенно не соответствовало стратегической важности позиции. И если Гренвилл пропал именно там, можешь быть уверена, что он погиб героем.
Она хотела, о, как она хотела бы верить этому!
Пенни ни о чем больше не спрашивала; Чарлз больше ничего не объяснял. Они оставались на крыше, слушая стук дождевых капель и веселый рокот выбегающей из труб воды, всматриваясь в льющиеся из облаков струи. Далеко в море еще трижды мелькнул огонек.
Наконец Пенни встала и расправила юбки.
– Доброй ночи. Увидимся утром.
Лицо его было по-прежнему непроницаемым. Она так и не поняла, о чем он думал в этот момент. И тут он с истинно мужской грацией отвесил ей низкий поклон.
– Утром. Желаю крепкого сна.
Пенни повернулась и прошла через арочный вход в левое крыло.
В восемь утра она появилась в маленькой столовой, устроилась на стуле, который придержал для нее Филчетт, благодарно улыбнулась и только потом подняла глаза на Чарлза. Тот молча наблюдал за ней.
– Гренвилл был соучастником.
Чарлз перевел взгляд на Филчетта. Тот шагнул вперед и взялся за кофейник.
– Сейчас принесу свежего кофе, милорд.
– Спасибо.
Не успел Филчетт выйти из комнаты и закрыть за собой дверь, Чарлз вопросительно уставился на нее.
– Ты это о чем?
Пенни потянулась к блюду с тостами.
– Я защищаю Гренвилла.
– Вот уже почти год как он мертв.
– Не столько его, сколько Элайну, Эмму и Холли. И даже Констанс, несмотря на то что она уже замужем. Да и себя тоже, хотя в этом случае связь не настолько очевидна.
Элайна была матерью Гренвилла, Эмма и Холли – младшими, незамужними сестрами.
– Если станет известно, что это Гренвилл был предателем… У Чарлза тоже были незамужние сестры; он, конечно, поймет, что движет Пенни.
– Значит, это Гренвилл был тем самым передаточным звеном с контрабандистами, – понимающе кивнул Чарлз, хотя Пенни было ясно, что он еще ни в чем не убежден. – Но начни сначала. Почему ты считаешь, что Гренвилл был предателем?
И она рассказала ему, одновременно жуя тосты с джемом и запивая чаем. Филчетт все еще не возвращался, что, возможно, было к лучшему. Но Чарлз продолжал хмуриться.
– Значит, тебе не представилось возможности начистоту потолковать с Гренвиллом?
– Я все время донимала его, требуя объяснить, какие у него дела с шайками контрабандистов: мне было известно, что он с пятнадцати лет с ними якшается. Но он постоянно отговаривался тем, что ему просто хочется позабавиться, – ответила она и, немного помолчав, добавила: – До прошлого ноября я и не подозревала, что тут что-то не так.
– Скажи-ка: твоя экономка действительно знала об этом тайнике?
– Да. Насколько я понимаю, Фиггс всегда было это известно, но папа, а позже Гренвилл требовали, чтобы все оставили как есть и что там лежат важные вещи, которые совсем не нужно видеть горничным. Поэтому Фиггс и молчала, но когда пришлось готовить хозяйские покои к первому визиту Эмберли, – он приехал в начале декабря, – Фиггс посчитала необходимым там прибраться и смахнуть пыль, поэтому и спросила у меня позволения.
– Ты взяла кого-то с собой, когда пошла туда?
– Нет. Фиггс объяснила, как он открывается: все достаточно легко, если знаешь, что повернуть.
– И ты нашла много коробочек для пилюль? Пенни вздохнула.
– «Много» – это не то слово. Поверь мне: папа был коллекционером, но я никогда не думала, что там такие сокровища. Они… великолепны. Роскошны. Некоторые усыпаны драгоценными камнями, на других – прекрасные миниатюры, гризайль[4] и тому подобное. И раньше я никогда их не видела. Все аккуратно разложены в тайнике по полочкам.
Она отставила чашку и взглянула на него.
– И где же он их добыл?
– Выменял или просто купил, – пожал плечами Чарлз.
– Понимаешь, это я вела все счета хозяйства в то время, когда графом был Гренвилл, и заодно проверила счетные книги за прошлые годы. Да, папа время от времени покупал коробочки для пилюль, но не слишком часто и нерегулярно. И все его приобретения выставлены в библиотеке, в стеклянных витринах. Он ни от кого их не скрывал. Но почему прятать эти остальные… и в таком количестве… и куда более ценные и красивые? Я ничего о них не знала, и, клянусь, никто, кроме Гренвилла, их не видел.
– Тайная коллекция коробочек для пилюль.
– Именно! – возмущенно воскликнула Пенни. – Поэтому я и пришла к единственно возможному выводу: все эти коробочки для пилюль – плата за что-то такое, о чем знал Гренвилл. Но что? Сначала я никак не могла додуматься, какой товар, если так выразиться, «продавали» папа или Гренвилл.
