Стефани Лоуренс - Единственная

– Не думаю, чтобы кто-то, кроме контрабандистов, понял, что твое появление и исчезновение совпадает с приливами и отливами.

Чарлз не ответил. Минуты шли, и молчание тянулось: то самое, спокойное, ничем не прерываемое молчание, которое они часто делили раньше. Словно, как в детстве, опять сидели на дереве, разглядывая окружающий мир.

– Ты удивилась, что я не прибыл на похороны Джеймса. Она вспомнила, что испытывала тогда. Скорее тревогу и беспокойство, чем удивление.

– Я знала, что ты приедешь, если сумеешь, особенно потому, что смерть Джеймса оставила твою мать и сестер в полном одиночестве. Мне было очень жаль твою мать. Всего за несколько лет она похоронила мужа и двух сыновей. Кто бы мог предвидеть подобный ужас?! И все же в тот раз она не ожидала тебя. И не удивилась, когда ты не приехал. Она беспокоилась. Очень беспокоилась, но все списали это на скорбь по сыну.

– Кроме тебя.

– Я слишком хорошо знаю твою мать, – вздохнула она и сухо добавила: – И тебя тоже.

– Согласен.

Он выпрямился, и она услышала, как изменился его голос.

– Если ты так хорошо меня знаешь, почему же не решаешься сказать мне, что успела выведать?

– Потому что я совсем не знаю тебя теперешнего.

– Ты знала меня всю свою жизнь.

– Нет. Только пока тебе не исполнилось двадцать. Теперь тебе тридцать три, и ты изменился.

Снова молчание. Потом:

– Я всего лишь несчастный бедняга.

– Не смущай меня. Бедняга? Черта с два!

Однако возобновление знакомства, совместное обсуждение ситуации помогло ей больше понять этого нового Чарлза. Какая ирония судьбы! Она намеренно старалась не думать о нем все последние тринадцать лет, но теперь судьба и обстоятельства принуждают ее к этому. Принуждают к тому, чтобы снова попытаться увидеть его в истинном свете.

Пенни тяжело вздохнула:

– Ладно… подумай об этом. Сегодня я видела тебя с Милли и Джулией. Обаяние, улыбка, смех, шутки, гедонистическое высокомерие. Все как обычно, но чуть изменившееся. В двадцать лет ты был олицетворением бесшабашности, но и только. Однако теперь – это всего лишь маска, и за ней что-то кроется. Скорее всего тот человек, которого я не знаю.

Тишина.

Чарлз не стал поправлять ее: в глубине души он знал, что она права, хоть и не понимал сущности изменений в себе. Да и чем он мог ее разуверить?

– Думаю, – продолжала она, к его удивлению, – тот человек, который скрывается за маской, существовал всегда, или по крайней мере предпосылки к этому давно существовали. И последние тринадцать лет то, чем ты занимался во время войны, сделало этого человека более сильным. Могучим. Истинный ты – это скала, которую годы закалили. Которой придали форму. Но твою поверхность сглаживают лишаи и мох, иначе говоря, светские манеры, воспитание и этикет.

– Интересная теория, – бросил он. К сожалению, до сих пор непонятно, каким образом эти проницательные рассуждения могут улучшить его шансы завоевать доверие Пенни!

– Во всяком случае, полезная. И я заметила, что ты не споришь.

У него хватило ума придержать язык. Она окинула его насмешливым взглядом, прежде чем вновь отвернуться.

– Говоря по правде, мне это поможет. Если хочешь знать, я вряд ли смогла бы довериться тому, прежнему сорванцу. Просто побоялась бы твоей реакции. Но теперь…

Он затаил дыхание, в надежде, что она… но наконец вздохнул, и прислонился головой к стене.

– Что ты хочешь узнать?

– Немного больше, хотя сама не представляю, что именно и какие вопросы задать. Но…

– Но что?

– Почему ты оставил Лондон и явился сюда? Конечно, по просьбе бывшего командира… но тебе не обязательно было соглашаться. По собственной воле ты никогда не впрягался в чужую сбрую, и это не изменилось с годами. И, что важнее всего, ты прекрасно знал, о чем мечтают твои сестры и невестки. Помочь тебе найти жену, строить планы свадьбы… ты дал им цель в жизни. Воодушевил. И если бы ты, потакая им, остался там, смеялся, шутил, острил и все равно сделал бы по-своему, я не удивилась бы. Но ты поступил так, как мне и в голову не пришло бы: уехал в разгар сезона, – продолжала она, но тут же в замешательстве осеклась. – Нет… я не так выразилась. Ты сбежал!

Чарлз закрыл глаза. Пенни помедлила, прежде чем задать тот самый вопрос, которого он больше всего боялся:

– Почему?

Чарлз подавил вздох. Как он допустил, чтобы дошло до этого? Учитывая нотки обиды в ее голосе, вряд ли он сумеет найти подходящее объяснение.

– Я…

Откуда начать?

– Та работа, которую я выполнял в Тулузе… требовала постоянного обмана. В основном с моей стороны, хотя иногда обманывали и другие.

– Полагаю, именно на этом строится деятельность шпиона. Если бы ты не умел хорошо лгать, давно бы погиб.

Ответом была сдержанная улыбка. Он открыл глаза, но не посмотрел в ее сторону. Говорить с ней, с той, кто знал его так хорошо, говорить в темноте, зная, что она не может видеть его и что сам он ее не видит, – это как ни странно, успокаивало, словно мрак дал им свободу, позволявшую безнаказанно говорить друг другу все, что угодно.

– Это верно, но…

Он нерешительно прикусил губу, сознавая, что впервые пытается облечь свои чувства в слова. И решил, что это не имеет значения. Главное – это правда. Реальность, в которой он существует.

– Прожив тринадцать лет в обмане, я вернулся в свет, к деланным улыбкам и учтивым замечаниям, коварной фальши, блеску и роскоши, поверхностным мыслям, идеям и словам… И просто не смог выдержать подобное существование. Те безмозглые трещотки, которых прочили мне в невесты, не столько глупы, сколько безнадежно слепы. Мечтают выйти за героя, необузданного, бесшабашного красавца графа, которому, как всем известно, все трын-трава. Все безразлично!

– Это тебе? Все безразлично? – недоверчиво усмехнулась она.

– По крайней мере так считают окружающие. Пенни фыркнула:

– Пусть твоих братьев учили управлять поместьями, именно ты лучше всех знал и больше всех любил это место. Каждое поле, каждое дерево, каждый двор.

– Но другим это неизвестно, – возразил он.

Его глубочайшая внутренняя связь с Эбби была одной из причин, почему он удалился сюда, в твердой уверенности, что, несмотря на отчаянную необходимость найти себе жену, не вынесет отношений, построенных на некоем подобии истинной любви. Притворяться он не в силах. Страшно подумать о том, как жена будет делать вид, что слушает его, мило улыбаться и в то же время думать об очередном наряде…

Чарлз глубоко вздохнул, прежде чем выпалить:

– Я больше не могу притворяться.

Вот она, истина. Источник отвращения, которое выгнало его из Лондона в единственное место, где ему хорошо. Туда, где не приходится что-то изображать. Где все чисто, просто и ясно. Здесь он чувствовал себя чище и свободнее!