Филиппа Грегори - Вайдекр, или Темная страсть

Итак, передо мной лежали три аккуратные стопки. Я швырнула их в ящик стола. Мне не требовалось перебирать их, я и так все время о них помнила. Даже ночью, когда мне снились странные люди, говорящие с городским акцентом: «Подпишите здесь, подпишите там». Я одна несла эту ношу, надеясь только на старых добрых богов Вайдекра, которые пошлют солнце и теплый ветер на нашу землю и сделают ее золотой, а меня — свободной.

Я позвонила и приказала приготовить Ричарда к прогулке. Я не могла больше сидеть взаперти. Я не могла показывать нашу землю Ричарду, как показывал мне ее папа, с бесподобной уверенностью хозяина, но вывезти его на прогулку я еще могла. Эта земля пока принадлежала мне.

Личико моего ребенка сияло, как всегда. Из всех детей, каких я когда-либо видела, Ричард был самым добродушным. Но и безусловно, самым избалованным, я признавала это. Если Джулия в его возрасте целыми часами спокойно сидела в коляске, то Ричард норовил вылезти из нее. Джулия могла полдня играть одной игрушкой, а Ричард все время выбрасывал ее и поднимал отчаянный рев, если она тут же не оказывалась у него снова. Подобный трюк он проделывал часами, и выдержать это могли только очень хорошо оплачиваемые слуги. Он был избалованнейший ребенок. И очень хорошенький. И он обожал меня.

Поэтому я радостно бросилась к нему, крепко сжала его в объятиях и засмеялась от счастья при виде его восторга. Когда няня уселась в коляску, я передала Ричарда ей, удостоверившись, что она крепко его держит, вручила малышу погремушку и села напротив них.

Соррель неторопливо поскакала по подъездной аллее, и Ричард грохотом погремушки приветствовал приближающиеся деревья, солнечные пятна на траве, пролетающих птиц. С каждой стороны погремушки были прикреплены серебряные колокольчики, и от их звона Соррель тревожно оглядывалась и прядала ушами. Так мы добрались до дороги на Лондон и остановились, пропуская дилижанс. Ричард весело помахал своей погремушкой, мужчина, сидящий наверху, помахал в ответ, и, развернув коляску, мы отправились в обратный путь. Небольшая прогулка. Но когда вы любите ребенка, ваш мир сужается до размеров его маленьких радостей и крохотных островков счастья. Ричард дал мне это.

Мы уже приближались к повороту подъездной дороги, когда Ричард вдруг поперхнулся. Раздался смешной звук, совсем непохожий на его обычный кашель с открытым ртом. Давясь, он стал хватать воздух губами. Я натянула поводья, и лошадь встала. Мы с няней тревожно глянули друг на друга, и она испуганно выхватила из рук Ричарда погремушку. Одного из звонких серебряных колокольчиков на ней не хватало. Ричард проглотил его, и теперь он задыхался, пытаясь набрать в грудь воздуха.

Коляска даже накренилась, когда я схватила ребенка и плашмя бросила на свои колени. Не знаю, как это мне пришло в голову, но я сильно стукнула его по спине, а затем схватила за ножки и перевернула вниз головой, возможно, вспомнив его появление на свет и тот задыхающийся звук, который он издал при этом.

Ричард пронзительно вскрикнул, но никакого серебряного колокольчика не выпало. Я почти бросила его няне и, занеся над лошадью кнут, закричала:

— Где доктор Мак-Эндрю?

— В деревне, с леди Лейси, — выдохнула она и прижала Ричарда к своему плечу.

Его хриплое дыхание становилось все более болезненным. Было невыносимо это слышать. Он давился и перхал, но эти усилия почти ничего не давали. Ему не хватало воздуха. Мой мальчик умирал, здесь, в моей коляске, на земле Вайдекра, солнечным утром.

Я хлестнула Соррель кнутом, и она, низко пригнув голову, перешла в дикий галоп. Коляска раскачивалась и переваливалась, как лодка, но я все погоняла и погоняла лошадь. Ветер бил в мое лицо, я едва могла что-нибудь видеть. Но один взгляд на малыша сказал мне, что воздух не достигает его легких. Его губы стали почти синими, и он уже едва покашливал.

— Где в деревне? — проревела я сквозь грохот копыт и скрип раскачивающейся коляски.

— У викария, я полагаю, — взвизгнула миссис Остин, ее лицо было белым, как воротник, от страха за Ричарда и за себя в такой сумасшедшей скачке.

Мы вихрем ворвались в деревню, и тут я услышала, как хрустнула шея курицы, неожиданно попавшей под колесо коляски. Я натянула поводья так сильно, что копыта Соррель почти зарылись в землю, бросила их миссис Остин и выхватила у нее Ричарда. Уже поздно. Слишком поздно. Он больше не дышал.

Я побежала по садовой дорожке к дому, тельце моего сына безжизненно болталось на моих руках, веки были такими же синими, как его губы, маленькая грудная клетка не поднималась. Дверь распахнулась, и показалось испуганное лицо доктора Пирса.

— Где Джон? — сказала я.

— В моем кабинете, — ответил викарий. — Что случи…

Я распахнула дверь, в комнате были Селия, миссис Мерри, старая Марджори Томпсон, склонившиеся над столом. Но я видела только Джона.

— Джон, — выговорила я и протянула ему тельце моего сына.

Он никогда не прикасался к нему, хотя ребенку исполнился почти уже год. Но сейчас, одним быстрым взглядом окинув синие веки и губы ребенка, Джон выхватил Ричарда у меня из рук и положил его на стол. Тельце оставалось неподвижным, головка упала в сторону, будто он уже был трупом. Джон сунул руку в карман жилета и достал серебряный перочинный ножик, который всегда носил с собой.

— Что? — односложно спросил он.

— Серебряный колокольчик от погремушки, — ответила я.

— Крючок для туфель, — обратился Джон к Селии, и затем, сильно запрокинув голову моего ребенка, так что натянулась кожа, он разрезал ему горло.

Мои колени подогнулись, и я упала в кресло. На мгновение мне пришло в голову, что муж убил моего сына, но затем я увидела, как он засовывает трубку доктора Пирса в образовавшуюся дырочку, и я услышала вздох. Джон разрезал дыхательное горло Ричарда, и тот смог дышать.

Я спрятала лицо в ладонях, но потом сквозь пальцы взглянула на Джона, заглядывающего в открытый рот Ричарда и властно, как опытный эдинбургский хирург, протягивающего руку к Селии.

Лихорадочно порывшись в сумочке, она достала перламутровый крючок для ботинок и маленький вышивальный крючок. Она положила первый в протянутую ладонь Джона и встала рядом с ним. Ни секунды не колеблясь, она взяла головку Ричарда в свои руки и придержала ее так, чтобы трубка не мешала. Его губы опять порозовели. Джон, низко наклонившись, пробовал просунуть в крохотное горло крючок. Позади меня внезапно скрипнули ботинки доктора Пирса, будто он неожиданно подпрыгнул от представшего его глазам ужаса.

— Слишком большой, — выпрямляясь, сказал Джон. — Что-нибудь поменьше?