Марина Струк - Мой ангел злой, моя любовь…
Первым петь вызвался Петр — «Согласно выбранной маске!», занял место за клавикордами. Аннет была благодарна ему за то, ведь стали бы всенепременно просить ее, а она ныне совсем не имела на то желание. Единственное, что она хотела ныне — вернуться к себе в спальню и спрятаться в постели, накрыться с головой покрывалом. Отчего-то острее ныне стали чувствоваться взгляды — недовольные, укоряющие и даже ненавидящие. Словно с той белой маской, которую она отдала лакею, она невольно сняла с себя некий защитный покров.
Потому Анна просто опустила голову, ненавидя себя в душе за эту слабость, стала рассматривать кружево на одном их рукавов. Разве ее вина, что графиня распорядилась поставить подле себя стул, поманила Анну к себе, призывая сесть подле? Она не хотела того. Впервые желала сесть в укромном уголке, пусть даже снова рядом встанут и Бранов, что с каким-то странным выражением лица, поглядывал на Андрея, стоявшего за спинами Анны и графини, и Павлишин, и другие. Как преграда. Но многие побаивались графини, заробели приблизиться, оттого и сидела она на обозрение всем, такая открытая… без маски…
— Порадовали, mademoiselle Annett, вы нынче старуху своей маской, — проговорила, склоняясь к ней графиня, скользнув пышными перьями чепца по эшарпу, что прикрывал обнаженные плечи и грудь. — Окунули в былое с головой. Очаровательное платье, дивный колор. В мое время все же знали толк в женской стати, знали! В мое время женщину не рядили в этот балахон, что рядят ныне.
— Но нынче, право слово, платья… они более в удобстве, — проговорила, смущаясь отчего-то Аннет. Она действительно не понимала, как в платьях прежней моды двигались и сидели женщины и даже — как дышали в таких тесных корсажах. Графиня рассмеялась тихонько ее замечанию, а потом снова склонилась к ней.
— Зато в наше время у мужчины более радовался глаз дивным созданиям. И было сразу видно, что за цветок перед ним. Разве мужское восхищение не стоит того, чтобы терпеливо сносить неудобство? — графиня подмигнула вдруг Анне, лукаво улыбнулась и снова выпрямилась. Перья на ее чепце и в этот раз задели эшарп, но вдруг потянули его за собой, заскользила по обнаженной коже легкая ткань. Прежде чем Анна успела руку поднять, чтобы остановить это скольжение, прежде чем явится из-под газа ее обнаженная кожа, мужская ладонь опустилась на ее плечо и остановила это падение, позволило задержать эшарп на плече, пока она не поймала его сама. Мимолетное, едва заметное касание, но как и тогда, во время экосеза оно ожогом легло на ее кожу.
— О, mademoiselle Annett! — графиня поманила к себе лакея, стоявшего у дверей. — Я прикажу помочь вам с туалетом. Вас проведут…
Одна из девушек графини быстро и ловко заправила ей эшарп за вырез корсажа и для верности приколола его парой булавок, о чем совсем позабыли и Глаша, и Анна нынче готовясь к этому выезду. Но Анна не сразу вернулась в салон, стояла в соседней комнате, словно собираясь с духом. Ее злила эта растерянность, это смятение, что царили ныне в душе. Они делали ее той самой Анной, которую она хотела забыть навсегда, возвращали в то время. Я, верно, простуду подхватила где-то нынче, решила она, оправдывая свое состояние. Улыбнулась отражению в зеркале, что висело над камином, нахмурилась, когда улыбка вышла не той, не привычной. Я — Annett, я не Анечка Шепелева, та наивная юная дурочка, повторила она мысленно несколько раз, а потом снова улыбнулась — лукаво, чуть презрительно изогнув губы. Я — Annette!
В салоне уже пела Маша, когда Анна вернулась, снова взглянула на нее из-под ресниц тем самым взглядом, что та успела заметить, как только заняла место подле графини. Ответила на него усмешкой язвительной, чем едва не сбила ту при пении со слова. Потом оглядела салон, задержала взгляд на Катиш, что сидела на козетке возле матери и смотрела украдкой из-за веера поверх Анны на кавалергарда. Глупая влюбленная дурочка!
Было тяжело дышать от духоты и запаха смолки, кружившего голову. Плечо так и горело огнем в том месте, где его коснулись мужские пальцы. Да еще к тому же без перчатки, кожа к коже… Она повела плечами, словно это движение могло унять жар в плече.
Андрей склонился к графине и что-то прошептал той в ухо. Склонился аккурат между графиней и Анной, и та едва удержала себя, чтобы не повернуть голову, чтобы не взглянуть на него столь близко. А потом он выпрямился, что-то прошелестело за ее спиной, легкий ветерок от резкого движения прошелся по ее плечам и спине. По вмиг вытянувшемуся лицу Катиш Анна поняла, что это движение за спинкой ее стула могло означать только одно — Андрей отчего-то вышел из салона, покинул компанию. Жаль, подумала Анна, улыбаясь явному разочарованию влюбленных в кавалергарда девиц, пытаясь скрыть за этой улыбкой ту пустоту, что вдруг ощутила явственно за своей спиной.
— Ведаете, что сей знак говорит? — вдруг снова склонилась к Анне графиня. Глаза ее буквально вонзились в ее лицо — острые и холодные, бледно-голубые в обрамлении мелких морщинок. Она указала сложенным веером на уголок левого глаза Анны, куда та прилепила для пущего вхождения в образ одну из заимствованных в реквизите домашнего театра мушек. — Не думаю, что ведаете. Ныне мало кто знает о том, что говорят mouches [69], а ранее то была целая наука флирта. Искусство, не меньше! «Meurtrière» [70], ma chere. Но бойтесь стрел пущенных, иногда они возвращаются. Я то ведаю très bien [71], так что поверьте старости, — она вздохнула, а потом отвернулась от Анны, заметила Пафнутия Ивановича, что стоял в дверях и ждал взгляда хозяйки. Дождалась последних слов романса, хлопнула в ладони легко. — A table, mesdames et messieurs! [72]
К Анне подошли тут же поручик Бранов и брат, предлагая руку, чтобы провести ее в малую столовую. Та поняла по взгляду, что Петр желает переговорить наедине, оттого извинительно улыбнулась гусару, тут же щелкнувшему каблуками и склонившему голову, принимая ее решение.
— Bravo, ma chere! Я бы не сумел придумать лучше. Не знай я тебя, решил бы, что ты прямиком из гостиных и салонов столицы сюда ступила. Так тонко и легко! — он сжал ее ладонь, смеясь. Анна нахмурилась этому смеху.
— Это вышло ненароком, Петруша. И это вовсе не смешно! Я уж жалею, что облачилась в этот наряд. Зря! Только от мадам выслушать придется. И от papa определенно… А чрез пяток дней охота! А кроме того — «Орфея» готовят к кануну года. Все мимо пройдет, коли папенька зол будет. Уж мадам не преминет расписать все в красках!
— Придется мне тогда спасти тебя от родительского гнева, — шутливо вздохнул Петр, а потом вдруг повел ее окну, сперва выглянул сам, а после и ее поманил взглянуть через стекло на террасу позади усадебного дома. — Все стоит… я тотчас заметил его, как он вышел.
