Хазарский меч - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Почему-то сейчас Мирава опять думала о своих покойных чадах, хотя мало что на свете менее способно было о них напомнить, чем толпа рослых, угрюмых русов. На их обветренных бородатых лицах, где тяжелая бродячая жизнь пропахала борозды ранних морщин, отражалась неподдельная скорбь – похоже, не один Тальвор считал покойного лучшим воином на свете. Вербина рассказала Мираве, как он в одиночку чуть было плетень не свернул, и стрелы его не брали. Мощь, сила и боевая ярость его были свыше человеческих, да, видать, у Хастена стрела нашлась заговоренная, шептали бабы. Хастен-то сам с того света вернулся – видать, отправили его оттуда за другим витязем.
И вот этот витязь лежит в лодке, вознесенный над землей, готовый по огненным волнам отплыть в небо. Ждет только свою невесту.
– Он был женат? – шепотом спросила Мирава у Былемира.
– Нет. Он был обручен с дочерью Олава… это наш князь, из Хольмгарда.
– Опять Ульвхильд без мужа осталась, – тоже шепотом добавил Тальвор. – Судьба, знать.
Унева шла спокойно, не противясь своей доле и даже не плача. Об этом позаботилась сама Мирава. Поняв, что именно им предстоит, она для начала уговорила Уневу выпить отвар нивянки, вьюнка и сон-травы. Никогда раньше Мирава не готовила таких отваров, но будто кто-то другой водил ее руками: чего сколько взять, когда положить, сколько варить. Теперь Унева будто дремала с открытыми глазами: ею владел покой и полное безразличие ко всему, что происходит вокруг и даже с нею самой. Она была одета в самое нарядное свое платье – красную поневу, белый вершник, богато отделанный узорным красным шелком, закутана в кунью шубу – из приданого княжеской дочери. На руках ее были и обручья, и перстни, на груди снизки из самых лучших бус в два ряда.
Мирава вынула из горшка мешочки с травами и вручила его Былемиру, кивком давая понять: пора. Он отошел к костру и нагреб там в горшок пылающих углей из древесины ольхи и лещины.
– Отойдите, – шепнула Мирава женщинам и отрокам.
Развязав мешочки, она высыпала травы на угли. Поднялся белый дымок, поплыл сладковатый запах…
Стараясь не вдыхать его, Мирава подняла горшок и поднесла к самом лицу Уневы.
– Дыши, – велела она. – Дыши глубоко, вдыхай этот дым. И ты увидишь твоих родичей, очень скоро, сейчас. Они позовут тебя, и ты пойдешь к ним.
– Хорошо… – тихо ответила Унева и слабо улыбнулась. – А он… месяц мой ясный будет там?
– Само собой, как не быть? – шепотом ответила Мирава.
Наверное, она спрашивает о Ярдаре. Унева понимает, что ей предстоит путь на тот свет, но не понимает, что сейчас ее отдают совсем другому мужу.
«Я поеду с тобой! Я не боюсь, не боюсь! Пусть месяц светит… Только чтобы с тобой вместе. Не оставляй меня больше, мне все равно без тебя не жизнь»…
Прежний ее муж на том свете, и новый там же. Она идет с охотой, думая, что ждет ее Ярдар… и пусть эти двое сами решают, чья она теперь.
Унева послушно вдыхала дым из горшка, Мирава старалась дышать, отвернувшись. Тем временем Вербина, тоже дыша в сторону, чтобы не наглотаться дыма бешеной-травы, сняла с головы Уневы убрус и волосник, развязала косы, уложенные вокру головы. Они с Годомой вдвоем стали их расплетать.
– Отставала лебедушка, да отставала лебедь белая… – негромко запела Вербина, – прочь от стада лебединого…
– Да приставала лебедушка, – подхватила Годома, – приставала лебедь белая – ко стаду, ко серым гусям…
Дрожали их пальцы, дрожали голоса. Выпевая протяжные свадебные песни, они расплели Уневе волосы и стали расчесывать. Бросив взгляд по сторонам, Мирава заметила, с каким напряженным, потрясенным внимание смотрят на них русы. Без женского убора, с незаплетенными волосами Унева мигом стала той, кем была совсем недавно – юной девушкой, едва раскрывшимся голубым цветком. Лучи красоты и прелести расходились от нее, как от солнца, во взглядах мужчин светилось восхищение. Но с ним боролся тайный ужас – такими волосами русалки, мертвые невесты, заманивают живых мужчин. Унева еще не там, но уже и не здесь, она как тень между светом и тьмою. Потому и красно ее платье – не белое и не черное. В красной крови рождающийся младенец переходит из тьмы в свет, в крови человек порой уходит из света во тьму. И свадебное платье – красное.
Но вот глаза Уневы закрылись, она покачнулась, и женщины, бросив наземь гребни, подхватили ее под руки.
Пожалуй, хватит. Мирава убрала горшок и поставила на снег, перевернув кверху дном. Унева стояла, слегка покачиваясь, рот ее приоткрылся, на лице проступило выражение блаженства.
К ней подошли несколько русов – сам боярин Свенельд, Тальвор, еще некоторые, кого Мирава не знала. На снег перед Уневой положили красный щит с вороном. Взяв Уневу под локти, – она и не заметила, что теперь ее окружают другие люди, – усадили на щит. И стали поднимать.
– Держись за край, – Мирава сама положила ее руки на края щита, и та полубессознательно уцепилась за них.
Четверо мужчин медленно поднимали Уневу – она была такой легкой, что и двое справились бы. До груди, потом до плеч. Убедившись, что она сидит довольно прочно и держится, они распрямили руки, и Унева вознеслась над головами толпы, выше крады, на которой лежал ее новый муж. Она могла бы посмотреть на него сверху, если бы открыла глаза. В красной одежде, с длинными светлыми волосами, с ее юным белым лицом, она как никогда была похожа на солнце, восходящее к своему небесному жилью.
– Открой глаза! – крикнула ей Мирава. Кажется, Унева только ее одну и могла слышать. – Смотри! Ты видишь твоих родичей?
Унева медленно подняла веки. Поверх крады, поверх поля и людских голов взгляд ее был устремлен куда-то на небокрай, где серые облака слегка расходились, открывая бледно-голубую полоску – как чистую воду среди льда.
– Я вижу, – медленно заговорила она. Голос ее звучал тихо, но сотни мужчин затаили дыхание, и он ясно разносился над их головами.
– Кого ты видишь? Ты узнаешь их?
– Да… Батюшка… Будь жив, родимый! Матушка… Родная моя, вот радость-то… Братья мои… Прибиша… Видонежка… О, Заволодко… Унеся! – Она слегка подалась впреед, и Мирава испугалась, что сейчас Унева упадет с щита. – Сестра моя дорогая… Родные мои, а где муж мой? Он с вами?
– Опускай! – велел Свенельд.
Щит с сидящей девой быстро опустили наземь.
– Почему мне не дали его увидеть? – Унева огляделась, но, кажется, совсем
