Ключ от твоего сердца - Кортни Милан

— Да. — Ее голос был резким. — Но это не сработало. Даже после восемнадцатого раза я не мог перестать смеяться. Ни за что. Я вдохнула воду в легкие и была несколько дней прикована к постели.

— О… Боже.

— Что, по-твоему, ты делал со мной, когда называл меня этими именами? Когда подстрекал своих друзей подшутить надо мной?

— Но ты была такой безмятежной. Я даже не был уверен, что ты слышала меня большую часть времени. Ты никогда… — Он проглотил свои протесты. Она не должна была плакать на публике, чтобы у него появилась совесть.

— Я буду первой, кто признает это, Уэстфелд, ты привлекательный мужчина. Когда ты не жесток, ты можешь быть совершенно очаровательным. Ты красивый. — Ее голос понизился. — И мне очень любопытно то, о чем мы говорили прошлой ночью.

Такая честная декламация. Любая другая леди с радостью приняла бы его по вдвое меньшей причине, и он бы уже целовал ее. Жаль, что он не хотел никакой другой леди. Он хотел эту. Он только начинал понимать, насколько сильно.

— Но все это не имеет значения. Когда я вижу тебя, я вспоминаю, что из-за тебя мне хотелось скорее утонуть, чем быть самой собой.

Он знал, что был жесток. Но это был первый раз, когда он действительно почувствовал это, глубокую боль, которая пронзила его до костей. Он не хотел верить, что это можно списать на его счет. Как он мог исправить это?

Никак, осел.

До сих пор он не понимал, что значит сожаление. Это было не то бледное желание, которое он лелеял раньше. Ему хотелось бы заглянуть внутрь себя и забрать назад то, что он сделал. Он больше не хотел быть самим собой.

Никакие слова не могли загладить его вину. И, возможно, именно это поразило его в тот момент. Он всегда будет тем человеком, который сделал это с ней. Независимо от того, как сильно он хотел, его прошлое следовало за ним так же верно, как его тень. Он всегда будет окутывать ее тьмой.

— Хорошо, — сказал он в конце концов. — Тогда это конец.

Она встретилась с ним взглядом. Она не стала притворяться, что не поняла его.

— Это конец.

Когда мужчине девятнадцать, он чувствует себя неуязвимым — как будто ничто не могло коснуться его. Эта глупая вера была основой очень многих идиотских поступков, которые Эван совершал в своей жизни. Но мысль о том, что вся причиненная им боль может просто исчезнуть, потому что он этого захочет, — это была последняя детская мечта, за которую он цеплялся. Теперь он отказался от нее. То, что ты делал, когда был молод, могло убить тебя. Просто на это могут уйти годы.

— Мы можем быть друзьями, — спокойно говорила она. — Просто… друзьями.

— Друзьями.

— Даже… даже тогда были времена, когда я почти верила, что ты мог бы мне понравиться.

— Ты слишком великодушна.

Слова прозвучали горько, но он не хотел, чтобы они были такими. Он не был озлоблен. Не был. Дружба и доброта с ее стороны — это было больше, чем он заслуживал. Меньше, чем он хотел, правда, но…

— У меня не хватит духу оказать тебе больше доверия, чем дружба. Я все еще не уверена, что могу доверять тебе дольше трех минут.

Он сглотнул. Если бы он был собой десятилетней давности, он бы ушел в припадке досады, разъяренный тем, что она отказала ему. Он бы отомстил ей за то, что она отвергла его. Но теперь он был намного старше. И он достаточно натворил.

— Хорошо.

Он наклонился ближе к ней.

— Тогда через три минуты мы сможем стать друзьями.

— Три минуты? Зачем ждать три…

— Потому что друзья так не делают, — ответил он и наклонился к ней. На этот раз он не сразу обнял ее. Его губы коснулись ее губ. Она была неподвижна — слишком неподвижна — и на мгновение ему показалось, что он неправильно понял ее. Но потом она поцеловала его в ответ.

На вкус она была как мята и дикий мед. Она была мягкой рядом с ним. И, о, как легко было бы позволить его контролю сломаться. Чтобы точно увидеть, что он может сделать за те три минуты, которые он себе дал.

Ей нравилось целовать его. Он мог сказать это по ритму ее дыхания, по звуку, который она издала горлом, когда его язык прошелся по ее губам.

Он мог сказать это по тому, что она не дала ему пощечину.

Он обнял ее одной рукой и притянул к себе. Когда она открылась ему, это было даже лучше, чем любая из его фантазий. Его разум мог одновременно представлять только одну часть ее тела — губы, грудь или ягодицы, но никогда все три вместе. Но здесь, во плоти, она была вся его. Он не мог разбить ее на составные части. Это была просто Элейн, прислонившаяся к нему, Элейн, которая издала этот горловой звук, а затем, клянусь Богом, она придвинулась ближе, пока ее грудь не коснулась его. Он был в огне из-за нее.

И все же в глубине души он почти слышал неумолимое тиканье часового механизма. Три, и его другая рука скользнула вниз по ее талии, прижимая ее к себе. Два, и его язык отыскал ее. Один…

Один поцелуй, и ее доверию пришел конец.

Он отстранился. Ее пальцы скользнули под его локти и впились в его руки десятью маленькими игольчатыми точками давления. Он не был уверен, прижимала ли она его к себе или держала на расстоянии вытянутой руки.

— Уэстфелд. — Ее голос звучал хрипло. — Я… я… Пожалуйста, не делай этого снова.

Он хотел спросить, понравилось ли ей. Он уже знал ответ. Ей понравилось, но он снова напомнил ей о тех попытках утопить свой смех. Ему хотелось выругаться.

— Нет, — тихо сказал он. — Теперь мы просто друзья, а друзья так друг с другом не поступают. Никогда больше.

Глава 7

Лондон, девять месяцев спустя.

Когда Уэстфелд впервые предложил ей дружбу, Элейн в это не поверила. Дружба была концепцией, о которой мужчины говорили, чтобы сохранить лицо, когда их отвергали.

Но, тем не менее, он стал ее другом. Они не были постоянно вместе, но он регулярно разговаривал с ней и заставлял ее смеяться. Он представил ее своим друзьям — то есть всем своим друзьям, кроме леди Косгроув, — и пообщался с ее. Когда распространился слух о том,