Ключ от твоего сердца - Кортни Милан

Кортни Милан

Ключ от твоего сердца

Глава 1

Хэмпшир, июль 1840 года.

Прошло десять лет с тех пор, как Эван Карлтон, граф Уэстфелд, в последний раз входил в бальный зал. Это был зал средних размеров в загородном поместье Арлестонов — домашняя вечеринка, а не большая лондонская давка. И все же, стоя на верхней площадке лестницы, он почувствовал легкое головокружение — как будто широкие ступени, ведущие вниз к танцполу, были крутым склоном, а кружащиеся вечерние платья пастельных цветов — скалами, которые ждали внизу. Один неверный шаг, и он упадет.

На этот раз у него не было страховочной веревки.

Он моргнул, и иллюзия исчезла. Фигуры у подножия лестницы превратились в кружащиеся пары танцоров, а не в острые скалы. Все было нормально.

Все, кроме него. Когда он в последний раз был в приличном обществе, он был его самым активным участником. Сегодня же…

Его рука намеренно сжала руку кузины. Она повернулась и вопросительно посмотрела на него.

— Что за затравленный взгляд.

Диана, леди Косгроув, была великолепна в переливающемся шелковом платье павлиньего цвета.

Эван вернулся в Англию почти четырнадцать месяцев назад, когда скончался его отец. С тех пор он был обременен заботами о похоронах и поместье, которое он унаследовал. И, по правде говоря, он боялся возвращения в общество. Это было глупо; прошло достаточно времени, чтобы произошли изменения.

— Вот увидишь, — сказала Диана. — Ничего не изменилось — то есть ничего, что имело бы значение.

— Как заманчиво, — сказал он ровным голосом.

Она продолжала болтать, не обращая внимания на его беспокойство.

— Разве нет? Не делай такое лицо. Ты так долго носил траур, что разучился веселиться. Я настаиваю: великий исследователь должен повеселиться.

Он был альпинистом, а не исследователем, но не было смысла исправлять такое тривиальное замечание.

Диана похлопала его по руке, без сомнения, намереваясь приободрить его.

— Ты был самым популярным парнем во всем Лондоне. Когда ты был здесь в последний раз, ты доминировал в обществе. Я бы хотела, чтобы ты вел себя так же.

Не утешительные, беспокойные воспоминания, которые всплывали на поверхность. Эван оглядел группу гостей. Большая домашняя вечеринка; но даже с присутствием нескольких гостей из окрестностей, это все равно был маленький бал. Из девяти или десяти пар танцевала лишь горстка. Остальные сбились в беспорядочную кучку на краю комнаты с бокалами для пунша в руках.

Вечер был еще ранним; только вот Эван чувствовал себя постаревшим.

Раньше он был бы в центре этой толпы. Его шутки были самыми смешными — или, по крайней мере, они заставляли людей смеяться громче всех. Он был золотым мальчиком — красивым, популярным, и его любили все.

Почти все. Эван покачал головой. Он ненавидел себя.

— Если это необходимо сделать, то лучше всего делать это смело. — Он выпрямился. — Пойдем, присоединимся к толпе.

Он сделал один шаг по направлению к группе людей.

Диана потянула его за руку.

— Боже мой, — сказала она. — Прояви немного осторожности. Разве ты не видишь, кто здесь присутствует?

Он нахмурился. Он мог разглядеть только несколько лиц. На таком расстоянии они сливались друг с другом, яркие шелковые юбки дам контрастировали с темными, сдержанными цветами сюртуков джентльменов.

— Это мисс Уинстон? Я думал, вы друзья.

— Рядом с ней.

Диана никогда бы не была настолько неотесанной, чтобы показывать на людей, но она слегка дернула подбородком.

— Это Леди Эквейн (Леди Лошадь).

Ах, черт. Он годами не позволял себе даже думать об этой ужасной кличке. Но леди Элейн Уоррен… она была причиной, по которой он покинул Англию. У него перехватило дыхание от смеси надежды и яростного стыда, и так же, как и много лет назад, он обнаружил, что разглядывает лица женщин в поисках ее.

Неудивительно, что он сначала ее не заметил. Она сделала так, что ее было легко не заметить. Она крепко обхватила руками талию, как будто она пыталась стать невидимкой. Ее платье, настолько бледного розового оттенка, что могло бы сойти за белое, выделяло ее в толпе ярких цветов. Даже бледный цвет ее волос, скрученных в беспечный шиньон, казалось, говорил о ее незначительности. Только его собственная память выделяла ее из толпы.

Он постарался, чтобы его голос звучал спокойно.

— Я полагаю, что она больше не леди Элейн. За кого она в конце концов вышла замуж?

— Да кто женится на девушке, которая ржет как лошадь?

Он посмотрел на свою двоюродную сестру.

— Будь посерьезнее. Мы больше не дети.

Даже с такого расстояния Эван мог видеть выпуклость ее спелой груди. Когда она вышла в свет в семнадцать лет, она привлекла к себе внимание, так как ее фигура была зрелой не по годам. Он это замечал. Часто.

Она была совершенно не похожа на всех других дебютанток: не только фигурой, но и этим смехом, этим долгим, громким, жизнерадостным смехом. Он заставлял его думать, что она ничего не скрывает, что вся жизнь у нее еще впереди и она планирует наслаждаться ею. Ее смех всегда наводил его на мысль о действиях, которые были определенно неприличными.

— Я серьезно, — сказала Диана. — Леди Эквейн никогда не была замужем.

— Ты серьезно все еще называешь ее так десять лет спустя.

Он не был уверен, воспринимал ли свои слова как команду или как вопрос.

Но он чувствовал правду с холодной, болезненной уверенностью. Он мог видеть это по тому, как леди Элейн держала плечи, по тому, как она опустила голову, как будто пыталась избежать всеобщего внимания. Он мог видеть это в ее настороженном взгляде, метавшемся по сторонам.

— Пойдем, Эван. Ты же не хочешь, чтобы я отказывалась от своего развлечения.

Диана ухмылялась, но ее радость исчезла, когда она увидела выражение на его лица.

— Разве ты не помнишь? Однажды ты сказал: ”Я не уверен, смеется ли она как лошадь или как свинья, но…"

— Я помню. — Его голос был тихим. — Я очень хорошо помню свои слова, спасибо.

Хотя и пытался забыть.

Она никогда не переставала смеяться, как бы он ни дразнил ее. Но когда она смотрела в его сторону, ее взгляд скользил по нему, как будто бы он был предметом искусства, который не представлял для нее никакого интереса. В течение целого Сезона, наполненного насмешками, он наблюдал, как она замыкается в себе, пока те черты, которыми он так восхищался, просто не