Филиппа Грегори - Вайдекр, или Темная страсть
— Беатрис! — воскликнул он и в два прыжка перемахнул ступеньки. — Какая же ты стала хорошенькая! И какая же взрослая! Но мы можем еще поцеловаться?
Я с улыбкой подставила ему для поцелуя лицо, но, почувствовав его губы на моих щеках и легкое покалывание его подбородка, смутилась.
Мама метнулась к нему и повела его в дом; отец, не обращая внимания на ее воркование, громко расспрашивал Гарри о том, как он доехал и не голоден ли он, и они все оставили меня одну, на солнцепеке у входной двери, как будто я уже не принадлежала к их семье и их дому.
Между прочим, вспомнил обо мне именно Гарри. Оглянувшись, он поманил меня в гостиную:
— Беатрис, пойдем с нами. Я привез всем подарки.
Мое сердце дрогнуло в ответ на его улыбку и протянутую мне руку. И, поднявшись по ступенькам, я спокойно вошла в дом, надеясь, что Гарри, может быть, и не станет выставлять меня отсюда, а, наоборот, сделает этот дом еще приятнее для меня.
Все ближайшие дни прошли под знаком обаяния Гарри. Каждой горничной, каждой хорошенькой дочке арендатора досталась веселая улыбка молодого хозяина. Появившиеся в нем самоуверенность и достоинство завоевывали ему друзей, где бы он ни появлялся. Он был обаятелен и хорошо знал это. О своей красоте он тоже хорошо знал.
Мы веселились, потому что теперь мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
— Ты лучше не задирай меня, сестренка, — смеясь, говорил он.
Он все так же много читал, два из его многочисленных сундуков были заполнены книгами по философии, стихами, пьесами. Но теперь он уже вырос из своих детских болезней, и книгам было не удержать его взаперти. Мне даже стало стыдно, что я сама так мало читала. Я, возможно, и знала о земле больше, чем когда-либо узнает Гарри, но в книгах совершенно не разбиралась. И мне становилось стыдно, когда Гарри, упомянув о прочитанном, вдруг говорил: «Беатрис, ты это, конечно, читала. Эта книга есть в нашей библиотеке. Я нашел ее, еще когда мне было шесть лет».
Некоторые его книги были посвящены сельскому хозяйству, и далеко не все они оказались глупыми.
Этот новый Гарри стоял сейчас на пороге возмужания. Слабое здоровье было забыто. Только маму беспокоило его сердце. В глазах остальных он выглядел высоким стройным юношей, с сильными руками, ярко-голубыми глазами, застенчиво и одновременно насмешливо подтрунивающим над хорошенькими горничными. Но над всеми его чувствами по-прежнему властвовал Стоули. Его имя звучало чаще остальных в гостиной и за обедом. Мама хоть и имела собственное мнение о Стоули и его окружении, но старалась помалкивать и не перечить своему обожаемому сыну, который хвастался тем, что он правая рука этого незаурядного юноши. С каждым его рассказом «банда» Стоули становилась все более и более опасной, а дисциплина в ней все более и более суровой. Гарри был в ней вторым, но это не спасало его от гнева полубожественного Стоули. Скорые расправы командира, его суровые наказания, нежное прощание с ним детально описывались мне в наших доверительных беседах.
Гарри страшно скучал по своему герою. В первые недели пребывания дома Гарри писал каждый день письма, расспрашивая о новостях в школе и в «банде» Стоули. Сам Стоули ответил один или два раза весьма неразборчивым почерком. Еще Гарри пару раз написал другой мальчик, причем в своем последнем письме сообщил, что теперь он является правой рукой их обожаемого командира. В этот день Гарри выглядел подавленным, он на все утро куда-то ускакал и даже опоздал к обеду.
Хотя Гарри был очень приятным спутником, теперь я не могла так свободно встречаться с Ральфом, где нам вздумается. Дни проходили за днями, и я все более и более нетерпеливо воспринимала вечную опеку брата. Я никак не могла избавиться от него. Мама приглашала его попеть с ней, отец ждал, что они вместе поедут в Чичестер, а он неизменно выбирал только меня в качестве своей спутницы. Ральфу приходилось проводить дни в ожидании, а я — я просто сгорала от желания.
— Каждый раз, как я вывожу лошадь из конюшни, он непременно оказывается тут как тут, — жаловалась я Ральфу в один из едва улученных моментов, стоя с ним у дороги. — Куда бы я ни направлялась, он едет за мной следом.
Живые темные глаза Ральфа светились интересом.
— Что это он так преследует тебя? Я думал, ваша мать пришпилила его к своим юбкам.
— Я не знаю, — зло отвечала я. — Раньше он никогда не уделял мне столько внимания. Просто невозможно от него избавиться.
— Может быть, он хочет тебя? — оскорбительно предположил Ральф.
— Не будь дураком, — огрызнулась я. — Он мой брат.
— Ну и что. Понимаешь, может, он узнал в своей школе об этих делах, — настаивал Ральф. — Может, у него была там девушка и он привык смотреть на вас оценивающе. Он видит, к примеру, что ты хорошенькая, вполне взрослая и горячая девушка. В конце концов, он так долго не был дома, что отвык воспринимать тебя как сестру и знает только, что рядом с ним живет девушка, которая хорошеет с каждым днем и выглядит вполне созревшей для всех удовольствий, которые может ей подарить мужчина.
— Чепуха, — отрезала я. — Просто ему следовало бы почаще оставлять меня одну.
— Это он там? — спросил Ральф, указывая на приближающую фигуру всадника.
Мой брат, тонкий, широкоплечий, в коричневом костюме для верховой езды, прекрасно сидевшем на его юношеской фигуре, приближался к нам. Он выглядел полной копией моего отца, только в более молодом возрасте. Он унаследовал горделивую осанку, общительность и всегдашнюю готовность к улыбке. Но доброта Гарри была его собственной.
— Да, это он, — быстро ответила я. — Будь осторожнее.
— Здравствуйте, сэр, — почтительно произнес Ральф и снял картуз.
Гарри приветливо кивнул.
— Я подумал, почему бы нам не покататься верхом вместе, — сказал он. — Давай поскачем галопом вон к тем холмам.
— Отлично, — ответила я. — Это Ральф, сын Мэг, наш егерь.
Казалось, какой-то черт нашептывал мне представить их друг другу. Но брат едва взглянул на Ральфа. Тот стоял, ничего не говоря, но внимательно его разглядывая. Для Гарри Ральф был просто пустым местом.
— Поехали? — спросил Гарри, улыбаясь.
И тут, как удар грома, до меня дошло, какая пропасть разделяет Ральфа и меня, пропасть, о которой я совсем не думала в дни нашей любви. Гарри, моя плоть и кровь, просто не замечал Ральфа, потому что тот был слугой. Люди, подобные нам, были окружены сотнями и тысячами слуг, которые не значили ровным счетом ничего; их мнения, любовь, страхи и надежды не имели для нас никакого значения. Мы могли брать в расчет их жизни, а могли и не брать. Это зависело полностью от нас самих. Они не имели никакого выбора. Впервые увидев Ральфа рядом с моим изящным, великолепным, сидящим на чудесной лошади братом, я пришла в ужас от позора, и воспоминания о недавних весенних днях нахлынули на меня, как ночной кошмар.
