Нэнси Като - Все реки текут
Через некоторое время он возвестил, что ему «довольно тепло», а переодевшись в сухое, он и думать забыл о своем опасном купании. Он не уставал восхищаться находчивостью капитана: «Подумать только, а ведь она просто женщина».
Дели решила, что расскажет об этом происшествии Сайрэсу Джеймсу, когда они будут проходить мимо Бланштауна. Она как следует отрепетировала свой рассказ и была крайне разочарована, когда узнала, что он на несколько дней отлучился в Аделаиду. Тюки с шерстью были застрахованы; Аластер Рибурн нисколько не расстроился из-за незначительной потери, напротив, его весьма позабавил рассказ о том, как был поврежден третий тюк. Он и не подозревал, что мешок шерсти может найти такое оригинальное применение. Он искренне похвалил сообразительность Дели, не зная, что она вычитала об этом способе в «Жизни на Миссисипи».
Этого она ему не сказала, чтобы его разочарование не лишило ее возможности услышать похвалу в свой адрес. Удивительно, насколько Дели заботило мнение мистера Рибурна, хотя ее совсем не привлекала его чопорность. И все же ей казалось, что за внешней холодной учтивостью скрывается расплавленный металл.
– Ванна из шерсти! Какие же вы, речники, сибариты! сказал он, поддразнивая ее. – Такая ванна не хуже молочной – пенистая и нежная. – Пока он говорил, его белая и тонкая рука с видимым удовольствием ласкала нежное промытое руно.
Привыкшая видеть мужские руки загорелыми и грубыми от солнца, канатов и штурвала, Дели подумала, что его руки слишком изнежены, но затем вспомнила, что ему приходи лось иметь дело с шерстью, а ведь даже простые стригали и упаковщики отличались удивительно мягкой кожей рук, особенно под конец сезона стрижки. Их ладони все время были вымазаны ланолином, покрывающим немытую шерсть.
– У нас есть еще один большой склад – ниже, у озер, – сказал Аластер Рибурн. – Вам никогда не приходилось пересекать озеро Александрина? Это больше двухсот квадратных миль, почти море. Плавать там не то, что здесь – меж двух берегов. Вы, наверное, могли бы сбиться с пути?
– Не беспокойтесь, не собьюсь. Я умею пользоваться картой и, кроме того, теоретически изучала озерные лоции. На мой взгляд, это не сложная задача, тем более там нет топляков, которые могут пустить баржу ко дну, там никуда не врежешься в тумане.
– Вы правы, топляков там нет, но есть дно. Волны иногда достигают восьми футов в высоту, а учитывая, что озеро имеет такую же глубину – восемь футов, приходится надставлять борт как минимум до восемнадцати дюймов и ставить дополнительную страховочную обшивку. Иногда суда простаивают по нескольку дней, ожидая, когда ветер стихнет.
– Вы хотите запугать меня, мистер Рибурн?
– Запугать вас, я убедился, непросто. Нет, я не сомневаюсь в вашей смелости, как и в том, что вы привыкли справляться с поставленной задачей. Но я думаю о вашем пароходе. Сможет ли он выдержать плавание по озеру?
– Я вижу, мне придется доказывать и это. Хорошо, что, по крайней мере, мне не нужно убеждать вас, что лично я за него не опасаюсь.
– Значит, вы сможете доставить нам очередную партию шерсти в Миланг?
– Разумеется, когда?
– Я пошлю вам телеграмму. Но это произойдет не раньше, чем закончится стрижка у станции «Озеро Виктория». Примерно через два месяца.
Наконец, они закончили с документацией – Дели получила чек на пятьсот фунтов и пригласила мистера Рибурна на пароход выпить по стакану вина в салоне, надеясь, что он снова обратится к картине. Он, однако, пригласил ее в свою квартиру, которая находилась за складами. Дели толкнула тяжелую дверь и очутилась в совершенно ином мире. Огонь весело плясал за стальной каминной решеткой, отражаясь в тусклой полированной поверхности мебели палисандрового дерева, вазах венецианского стекла и мраморной итальянской скульптуре – копии «Умирающего гладиатора».
Это была комната эстета, столь неожиданная в этом грубом речном порту, будто греческий храм, возведенный прямо в австралийской пустыне. Дели подошла к единственной в комнате картине и внимательно ее осмотрела. Подписи не было; краски были старые, потускневшие в углах; это был портрет, выполненный уверенной рукой, с глубоким проникновением в характер. На холсте был изображен молодой человек, одетый по моде начала прошлого века.
– Погодите… шотландская живопись прошлого века… Рибурн? Нет, не может быть. А впрочем, освещение… посадка головы… точный прямоугольный мазок… Рибурн! Ну конечно, у вас та же фамилия!
Она обернулась, ее оживленное лицо помолодело, она увидела, что горящие глаза Рибурна широко распахнуты и смотрят прямо на нее.
– Значит, вы разбираетесь в живописи, – тихо сказал он. – И вы написали тот удивительный этюд с холмами.
– Конечно. Я же говорила об этом. А вы решили, что я солгала? – спросила она, и в ее голосе прозвучало высокомерие.
– Нет, нет, что вы, не надо понимать меня превратно. Но я думал, что, возможно, вам кто-то помогал, оказывал влияние…
– Я написала эту картину в промежутках между рождениями шестерых детей, можно ли назвать это «помощью»? Но если кто-то оказывал на меня влияние, то это Сислей. Помните его пейзажи?
– Да, я видел их в Париже.
– Вы хотите сказать, что видели подлинники? О-о! – она посмотрела на него так, будто он признался, что видел самого Бога. – В той картине я хотела передать сущность этих каменистых холмов, противостояние твердости и прочности камня текучести воды; и в то же время напомнить, что скалы тоже текучи во времени. Я хотела изобразить могучую силу жизни и времени, изменяющих то, что кажется невозможно изменить. Вещь в себе и вещь в бесконечности жизни.
– Вы предъявляете слишком большие требования к среднему любителю живописи. Зритель увидит скорее всего лишь интересную фактуру, ощущение жизни на полотне. Мнения зрителей обусловлены искусствоведческими терминами – натура, натюрморт, пейзаж. А ведь природа и есть жизнь во времени: это и скалы, и цветы, и деревья, и люди, и этот очень живой человек, – он кивнул на портрет молодого человека в серо-зеленом камзоле с тонким, румяным лицом и ясным насмешливым взором. – В этом лице есть нечто очень привлекательное. Мы могли бы быть друзьями, если бы нас не разделяло время.
– Вы хотите сказать, если бы он не умер раньше, чем вы родились?
– Да. Я часто думаю о замечательных людях, с которыми нас разделяет время или расстояние. Разве вам не хотелось бы лично встретиться с Леонардо? Или с Джокондой?
– Да, конечно! И еще с Рембрандтом, и с этим интересным молодым человеком – так это все-таки кисть Рибурна?
– Нет, этот портрет написан его последователем Джоном Уотсоном Гордоном, но его легко принять за работу Рибурна.
