Нора Робертс - Мятеж
— Как видите, я нуждаюсь в моих сундуках. Но что черт возьми, вы здесь делаете?
— Вы нуждаетесь и во мне, милорд. — Паркинс выпрямился. — Я знал, что должен приехать, и убедился, что был прав. Позаботьтесь, чтобы сундуки немедленно отнесли в комнату лорда Эшберна.
Хотя холод проникал сквозь куртку, Бригем оставался у кареты.
— Как вы добрались сюда?
— Я догнал карету вчера, сэр, после того, как вы и мистер Мак-Грегор пересели на лошадей. — Тощий Паркинс был на целый фут ниже Бригема, но для солидности расправил плечи. — Вы не отправите меня назад в Лондон, милорд, когда мой долг находиться здесь.
— Я не нуждаюсь в лакее, приятель. Здесь я не посещаю балы.
— Я пятнадцать лет служил отцу милорда и пять милорду. Вы не отправите меня назад.
Бригем открыл рот, но тут же закрыл его. С такой преданностью спорить было невозможно.
— Ладно, входите, черт бы вас побрал. Здесь холодно.
Исполненный достоинства, Паркинс поднялся по лестнице.
— Я прослежу, чтобы вещи милорда распаковали немедленно. — Он вздрогнул, снова взглянув на одежду хозяина. — Немедленно! Если я смогу убедить милорда пройти со мной, я вмиг одену вас должным образом.
— Позже. — Бригем закутался в пальто. — Хочу взглянуть на лошадей. — Спускаясь по лестнице, он на ходу повернулся. — Добро пожаловать в Шотландию, Паркинс.
На тонких губах лакея мелькнуло подобие улыбки.
— Благодарю вас, милорд.
Грум Джем, похоже, преуспел в устройстве себя и лошадей. Открывая деревянную дверь, Бригем услышал его кашляющий смех.
— У вас отличная конюшня, мастер Мак-Грегор. Я могу об этом судить, так как у лорда Эшберна лучшая конюшня в Лондоне — и во всей Англии, коли на то пошло, — и я ухаживаю за его лошадьми.
— Тогда я попрошу вас присмотреть и за моей кобылой, Джем, которая скоро ожеребится.
— С удовольствием ею займусь, когда закончу с моими милашками.
— Джем!
Грум повернулся и увидел Бригема, стоящего в лучах бледного зимнего солнца.
— Да, сэр, лорд Эшберн. Через минуту все будет в порядке.
Бригем знал, что на Джема можно положиться в смысле ухода за лошадьми, но знал также, что грум любит приложиться к бутылке и слишком дает волю языку, что Мак-Грегоры могли счесть неподходящим примером для младшего представителя их семейства. Поэтому он задержался, наблюдая за благоустройством его упряжки.
— У вас прекрасные лошади, лорд Эшберн. — Мэлколм помогал груму. — Я хорошо умею править лошадьми.
— Не сомневаюсь. — Бригем снял пальто и, поскольку его куртка так или иначе была погублена, принял участие в работе. — Возможно, ты как-нибудь продемонстрируешь мне это?
— С удовольствием. — Более быстрого пути к сердцу мальчугана не существовало. — Хотя я вряд ли смог бы править вашей каретой, но у нас есть двуколка. — Он усмехнулся. — Правда, мать позволяет мне управлять только тележкой с пони.
— Но ведь ты будешь со мной, не так ли? — Бригем похлопал по бокам одну из лошадей. — Вроде бы они в хорошей форме, Джем. Пойди взгляни на кобылу мастера Мак-Грегора.
— Пожалуйста, сэр, взгляните на нее тоже. Она красавица!
Бригем положил руку на плечо Мэлколма:
— Охотно с ней познакомлюсь.
Довольный тем, что нашел родственную душу, Мэлколм взял Бригема за руку и повел его через конюшню.
— Ее зовут Бетси.
Услышав свое имя, кобыла просунула голову в разъем над дверью стойла в ожидании, что ее погладят.
— Очаровательная леди.
Гнедая кобыла не потрясала красотой, но выглядела ухоженной. Когда Бригем поднял руку, чтобы погладить ее по голове, она навострила уши и устремила на него спокойный вопросительный взгляд.
— Вы ей нравитесь. — Этот факт порадовал Мэлколма, так как он с большим доверием относился к мнению животных о людях, чем людей друг о друге.
Войдя в стойло, Джем занялся своим делом с опытом, впечатлившим юного Мэлколма. Бетси стояла терпеливо, иногда вздыхая, отчего ее тяжелый живот вздрагивал, и помахивая хвостом.
— Она скоро ожеребится, — сообщил Джем. — Думаю, через день-два.
— Я хочу спать в конюшне, но Сирина всегда приходит и тащит меня в дом.
— Не беспокойтесь, теперь здесь я. — С этими словами Джем вышел из стойла.
— Но вы сообщите мне, когда придет время?
Джем посмотрел на Бригема, получил подтверждение и усмехнулся:
— Не волнуйтесь, я вас позову.
— Могу я попросить тебя проводить Джема на кухню? — спросил Бригем. — Он еще не ел.
— Прошу прощения. — Мэлколм выпрямился. — Я прослежу, чтобы кухарка сразу же что-нибудь приготовила для вас. Доброго вам дня, милорд.
— Бриг.
Мэлколм просиял и церемонно пожал протянутую руку, потом выбежал из конюшни, крикнув Джему следовать за ним.
— Славный маленький озорник, если я могу так выразиться, милорд.
— Можешь, Джем, но постарайся запомнить, что, в силу возраста, он весьма восприимчив. — При виде недоуменного выражения лица Джема Бригем вздохнул. — Если он начнет сквернословить, как мой английский грум, на мою голову упадет топор. У него есть сестра, которая любит им размахивать.
— Да, милорд. Обещаю, что буду само приличие. — Поклонившись, Джем последовал за Мэлколмом.
Бригем не знал, почему он задерживался. Возможно, потому, что здесь было тихо и лошади служили хорошей компанией. Значительную часть своей юности он проводил как Мэлколм — в конюшне. Там он не только усвоил несколько интересных фраз, но и научился запрягать лошадей так же быстро, как его грум, править ими, исцелять растянутые сухожия и присматривать за жеребящимися кобылами.
Когда-то его мечтой было разводить лошадей, но он в достаточно раннем возрасте осознал ответственность, налагаемую его титулом.
Однако сейчас Бригем думал не о лошадях и детских мечтах, а о Сирине. Возможно, поэтому он не удивился, когда она вошла в конюшню.
Сирина тоже думала о Бригеме, хотя не всегда доброжелательно. Сегодня она не могла сосредоточиться на обычных вещах, а то и дело вспоминала, как стояла рядом с ним у окна спальни ее брата.
Она слишком устала, уверяла себя Сирина, почти засыпала на ходу. Иначе почему она позволила ему так смотреть на нее и даже прикасаться к ней?
Сирина знала, что мужчины смотрят на нее с интересом, а некоторые пытались сорвать у нее поцелуй. Одному или двум она даже позволила это из чистого любопытства. Целоваться было достаточно приятно, но не имело ничего общего с теми чувствами, которые охватили ее на рассвете в комнате Колла.
Она ощутила слабость в ногах, как будто из нее выкачали всю кровь и заменили водой. Голова закружилась, совсем как когда она в двенадцать лет попробовала отцовский портвейн. Кожа огнем горела в тех местах, где его пальцы касались ее.
