Киран Крамер - По велению сердца
Пальцы Дункана пронеслись вдоль всего ряда клавиш и, задержавшись на миг, обрушились сокрушительным аккордом.
— Когда-то я знавал мальчика по имени Джо… — Взяв несколько веселых нот, он сочинил на ходу: — Я хотел сказать — Джозеф Генри Огастес Латтимор-четвертый…
Все засмеялись.
Он продолжал сочинять смешную песенку про Джо, и слона, и злого льва, которого Джо приручил с помощью конфет — как раз несколько штук вывалились из кармана Дункана, пока он играл на пианино.
Потом все аплодировали, особенно Джо. Рот у него был набит ирисками. Дункан играл еще час, одну песню, другую, третью. Кухарка Руби пела превосходным сопрано, а камердинер Уоррен брал такие нижние ноты, что дрожали оконные стекла. Горничные исполнили «Хоровод вокруг Роузи» вместе с Джо, снова и снова, пока он не повалился на ковер и не заснул.
Его не разбудила даже какофония звуков, издаваемых пианино. А когда с музыкой было покончено, Дункан прочитал не одну, а целых две главы из «Путешествий Гулливера». Слуги восхищенно наблюдали, как он расхаживает по комнате, читая на разные голоса, время от времени сопровождая чтение замысловатым взмахом руки, или презрительной гримасой, или ударом в грудь — смотря чего требовало повествование.
Когда он умолк, Маргарет разбудила Джо, и Руби накормила его жареной куриной ножкой с картофелем и горошком, на кухне, где у Джо были свой особый стол и стульчик, как раз подходящего размера. Он терпеть не мог есть в детской, так что Дункан его и не заставлял. Потом Эйслин пошла с ним наверх, чтобы поиграть еще часок. Затем полагалось послушать сказку, выкупаться и переодеться ко сну.
Когда Дункан подошел, чтобы поцеловать мальчика на ночь, Джо крепко схватил его за руку.
— Папа, почему у меня нет мамы? — спросил он из-под одеяла. — Может быть, она живет в большом башмаке? Пусть бы она сегодня подоткнула мне одеяло…
Такого Дункан никогда от него не слышал. Казалось, мальчик и не замечает, что у него нет матери. Казалось, ему вполне хватает Эйслин и прочих женщин, что жили в доме.
Дункан быстро взглянул на горничную, которая застыла в испуге, и постарался улыбнуться.
— У Эйслин отлично получается подоткнуть тебе одеяло на ночь, разве не так?
Джо молча смотрел на него.
— И я тебя очень люблю, — сказал сыну Дункан. — Вот почему я прихожу поцеловать тебя перед сном. — Он так и поступил, поцеловав Джо в лоб. — Хочешь еще одну сказку? Я могу рассказать тебе про рыцаря и дракона.
— Я устал. — Мальчик сонно заморгал и зевнул. А потом повернулся на бок и закрыл глаза.
Хвала Господу.
В коридоре ждала Эйслин.
— Это я виновата, — сказала она с мягким ирландским акцентом. — Я читала ему стишок Матушки Гусыни про старушку, что жила в старом башмаке.
Она покраснела.
— Нет. Вы прекрасно справляетесь. — Дункан не кривил душой, но очарование вечера безвозвратно ушло. — Когда-нибудь он бы все равно спросил.
С годами Джо будет старше и умнее, и когда-нибудь он узнает правду — что его мать умерла, производя его на свет. И что родился он не в законном браке — факт, который большинство людей будет ставить ему в вину.
Сын еще слишком мал, чтобы страдать, размышлял Дункан, медленно спускаясь вниз по лестнице. Как печально, что Джо вообще должен страдать. Как хотелось бы ему отвести беду прочь от Джо!
«Но у него есть я», — напомнил он себе и остановился, вцепившись пальцами в перила. Он всегда вспоминал тот миг на корабельном трапе, когда принял бесповоротное решение.
Он сделал это ради Джо.
Потому что Финну сын был не нужен.
Однако доброму фермеру-арендатору с женой — из тех, что отправлялись в Австралию из поместья Дункана в Кенте — Джо приглянулся. Если бы Дункан отдал его в руки старой няньки, которую нанял, чтобы отвезла Джо к ним через океан, у мальчика были бы достойные мать и отец, и никто бы не шипел ему вслед о более чем сомнительном происхождении.
Глядя на богатое убранство дома — гобелен на стене, толстый ковер под ногами, мраморные перила лестницы, он снова напомнил себе, что графам не пристало размышлять о всяких «если». Графы должны совершать поступки. И не отступать от принятых решений.
Хорошо, что у мальчика есть богатый и титулованный отец, который его любит и никогда, никогда не допустит, чтобы они жили не вместе — где бы ни устроил он свой дом.
И с этой утешительной мыслью граф Чедвик решительно направился вниз, чтобы увидеть, как в его гостиной у камина восседает одетый по последней моде мужчина. Эту самоуверенную манеру держаться он узнал тотчас же.
«Нет, только не это!» — было его первой мыслью, идущей от инстинкта, и он вспомнил, что Джо спит наверху. Дункан встал в дверях, чтобы не дать ему пройти.
— Какого черта ты тут делаешь?
Брат Финн обернул к нему лицо, янтарного цвета глаза весело блеснули.
— Я дома, Дункан. И назад не вернусь. — Он усмехнулся. — Боже, как я рад тебя видеть.
Глава 5
В ту ночь Марше снился долгий, подробный до мелочей сон. Она стояла в дверях школы, смотря на мрачный экипаж, который готовился увезти ее прочь. Кто-то толкнул ее в спину, и она не оглядываясь подошла к наемному экипажу, рывком распахнула дверцу и забралась внутрь. Опустилась без сил прямо на пол, придавив собой саквояж.
— Поезжайте! — крикнула она кучеру, давясь рыданиями. — Поезжайте, прошу вас!
— Но куда, мисс? — крикнул возница в ответ.
Целую минуту она не знала, что ответить. Потом поняла, что выбора-то у нее нет.
— В Лондон, — тихо сказала она. — На Гросвенор-сквер.
Сон продолжался, и карета тронулась. Марша не пожелала оглянуться. И не захотела думать о том, что мир снова разверзся у нее под ногами.
Она вернется к людям, в места, которых избегала, насколько возможно, с тех пор как потеряла целомудрие — и гордость — ради Финниана Латтимора.
Она вернется домой.
Домой, в Брэди-Хаус.
На следующее утро, открыв глаза, она поняла, что уже здесь. Это был удар.
Мать отослала горничную, которая сопровождала ее в поездке, назад в Суррей в карете, которая привезла их в Лондон. И распорядилась положить на стул возле постели Марши одно из платьев Дженис. Новая горничная — с милым личиком, по имени Кэрри — помогла ей подготовиться к предстоящему дню.
На туалетном столике стояла ваза с пионами да лежал томик сонетов Шекспира — должно быть, мама решила, что поэзия ее утешит.
Но все это лишь напомнило Марше о травах и длинных тонких цветочных стеблях в разномастных вазах, которые украшали каждое свободное место в ее кабинете в Оук-Холле. А еще о рисунках и стихотворениях — от самых простых, работы младших учениц, до более искусных, от девочек постарше. Ими были увешаны все стены.
