Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Прощай же навсегда, Гюстав! Живи для нашего сына! Я тебя любила и умираю, благословляя тебя.
Валентина».Когда маркиз окончил чтение письма, в комнату вошли аббат Донизон, Понт-Эстрад, Гаспар и Матье.
— Сын мой! — воскликнул де Бергонн, простирая юноше свободную руку. — Сын мой!
Гаспар бросился к нему и горячо обнял.
— Сын мой, — повторял маркиз прерывающимся голосом, — скорей развяжи меня! Матье, повинуйся моему сыну, здесь он такой же полновластный хозяин, как и я! Спеши в Рош-Брюн, Гаспар, твоя мать умирает! Я не хочу, чтобы она умерла… Развяжите меня, развяжите!
— Что он говорит? — одновременно воскликнули старый священник и Понт-Эстрад, между тем, как Гаспар, потрясенный словами отца, спешил освободить его от пут.
— У маркиза припадок, — спокойно возразил Матье. — Все это ему померещилось.
Маркиз судорожно схватил листок, упавший на одеяло.
— Вы же знаете почерк Валентины, прочтите конец письма! — воскликнул он, протягивая Понт-Эстраду роковое послание и повторяя последние его строчки: «Прощай же навсегда, Гюстав! Живи для нашего сына. Я тебя любила и умираю, благословляя тебя».
Гаспар громко вскрикнул и зубами разорвал веревку, привязывающую отца к кровати.
* * *Пробило восемь. Перед воротами рош-брюнского замка остановилась карета. Из нее вышел Мадозе, веселый, одетый с иголочки. Он дернул за проволоку колокольчика. Тотчас за решеткой показался Жан-Луи, держа в руке свечу, бросавшую отблеск на его смуглое лицо.
— Это вы, господин Мадозе? — спросил он сурово и печально.
— Да, это я, мой друг, — ответил делец, довольный, что его ждали. — Маркиза у себя?
— Да. Следуйте за мной.
Мадозе хотел было приказать кучеру въехать во двор, но Жан-Луи опередил его.
— Не извольте беспокоиться! — внезапно сказал он, не слушая выскочки, запер ворота, положил огромный ключ в карман и молча, не спеша повел Мадозе по коридорам. Поднявшись с ним по лестнице, он остановился перед спальней маркизы.
В старинном замке царила полная тишина, отчего завыванье осеннего ветра в обнаженных ветвях высоких деревьев казались еще заунывнее.
«Наконец-то, — думал делец, — я победил гордость этой аристократки! Дочь графа Рош-Брюна, маркиза де Бергонн ожидает меня, сына слуги, бывшего управителя ее кузена Понт-Эстрада!»
Хотя миг торжества близился, им овладело минутное колебание. Взявшись за ручку двери, он медлил, предвкушая свой триумф. Но Жан-Луи не слишком обходительно втолкнул его в комнату.
Тяжелые штофные гардины на окнах были тщательно задернуты; спальню освещало зловещее пламя множества свечей, горевших вокруг постели. На ней под белым покрывалом можно было различить очертания неподвижного тела; голова покоилась на батистовой подушке. В руки покойной, скрещенные на груди, были вложены жемчужные четки.
Маркиз и Гаспар, обнявшись, рыдали в ногах ложа. Возле них, в кресле, неподвижно сидела смертельно-бледная Нанетта, устремив взгляд на Валентину. Казалось, их обеих сразил один и тот же удар. Аббат Донизон, в стихаре и епитрахили, читал молитвы над усопшей. Максис, облокотившись на пианино, когда-то подаренное им своей кузине, стоял, закрыв лицо руками.
Когда вошел Мадозе, никто не пошевельнулся; все взоры были обращены к умершей, все сердца были поглощены скорбью: ведь эти люди, каждый по-своему, любили покойницу.
Выскочка вздрогнул. Он тоже ее любил; но его появление выглядело как надругательство над мертвой; его присутствие было кощунством.
— Что это значит? — хрипло спросил он мельника, стоявшего рядом с ним. — Великий боже, что это значит?
— Это?.. — переспросил Жан-Луи, указывая на тело маркизы. — Это госпожа де Бергонн ждет господина Мадозе!
* * *Месяц спустя в газете «Народ» жители департамента Пюи-де-Дом могли прочесть следующее:
«В лице г. Мадозе демократия понесла тяжелую утрату. Ее ревностный апостол пал жертвой своего патриотизма: он убит на дуэли де Понт-Эстрадом, реакционером, известным непримиримостью своих ультрамонтанских[127] взглядов. Смерть гражданина Мадозе тем более прискорбна, что успех начатых им на берегах Алье социальных преобразований вновь будет зависеть от аристократов. Сен-Бернарское поместье перешло в руки его прежнего владельца. Хорошо осведомленные люди утверждают даже, что убийца имел наглость одолжить своему двоюродному брату крупную сумму денег, дабы помочь ему купить фабрики, принадлежавшие нашему бедному другу.
Вместо дорогого нашему сердцу мученика кандидатуру в парламент выставляет один из его ближайших друзей, г. Монтавуан, скромный землевладелец, унаследовавший принципы и самоотверженность покойного, один из незаметных тружеников нынешнего и завтрашнего дня, не хвастающих своими достоинствами. Однако не подлежит сомнению, что их преданность республике, их гражданские доблести будут по заслугам оценены благодаря всеобщему избирательному праву, которое, безусловно, поможет выявить наиболее талантливых представителей народа.
Отвергнутый всеми партиями, презренный г. А., бывший письмоводитель иссуарской префектуры, вынужденный уйти в отставку и с самой должности, и с поста председателя республиканского клуба, где он деспотически препятствовал гражданам Иссуара свободно выражать свои сомнения, вздумал стать художником… Никто не усомнится в его отступничестве, узнав, что он вместе женой и свояченицей уехал в одно из поместий барона де Понт-Эстрада в Турени, где г. А. якобы собирается заниматься реставрацией картин.
Рука, обагренная кровью, уплатила за измену!»
НИЩЕТА
(продолжение)
XLIX. Погоня за миллионами
Бланш была страшно раздосадована: в рукописи не хватало конца, иначе говоря — развязки. Какой прок от этой глупой истории неудавшейся попытки социальных преобразований? Истинный характер Сен-Сирга остался бы для нее книгой за семью печатями, если бы, к счастью, она не успела узнать о нем больше, чем бывший учитель. Г-жа де Вильсор, описанная в рукописи под именем г-жи де ла Плань, посетила Бланш и, взяв с нее обещание уступить один процент той суммы, которая достанется в наследство от Сен-Сирга, сообщила ряд ценнейших сведений.
Оказалось, что старый богач после смерти супругов де Бергонн взял Гаспара к себе и попытался внушить ему свои теории, но взгляды их разошлись. Сен-Бернарскую общину хотели было создать заново; однако вторая попытка, которой воспрепятствовало правительство Империи[128], имела не больше успеха, чем первая. Ожесточенный спор, вызванный несходством во мнениях, привел Сен-Сирга и Гаспара Бергонна к разрыву как раз в то время, когда каждый из них собирался использовать свои богатства на благо народа. Артона уехал с женой в Америку, эту желанную для всех утопистов страну. Они отправились туда на поиски какой-нибудь колонии общинного типа.
