Майкл Скотт - Восточные страсти
Пряча волнение, Чарльз представил Голландца жене.
И тогда, повинуясь странному порыву, Руфь нагнулась и крепко поцеловала Голландца в щеку. Все вышло совершенно непроизвольно. Она просто вняла велению чувства.
Голландец смерил ее пронзительным взглядом. — Дорогая миссис Бойнтон, — протянул он. — Я буду очень долго помнить это приветствие. Хе-хе.
Она так и не поняла, насколько искренним было это заверение.
Затем он протянул руки к Дэвиду, усадил его на колени и ласково обнял.
— А ты подрос после нашей последней встречи, сынок, — пробубнил он. — Как твой прицел?
— В полном порядке, сэр, — ответил Дэвид, не моргнув глазом.
— Ну, это мы сейчас увидим.
Голландец сделал какое-то движение пальцами, и один из его телохранителей выступил вперед. Отвязав от пояса нож, он вручил его мальчику. Голландец указал на ствол королевской пальмы.
Чтобы поразить мишень, Дэвиду пришлось приблизиться к месту, где на лужайке в праздных позах возлежали девицы. Руфи захотелось остановить его.
Чарльз, угадав заранее, что она собирается предпринять, энергично замотал головой, показывая, что Дэвид не нуждается сейчас в опеке.
Руфь не разделяла беспечной уверенности мужа. Ведь нельзя забывать, что Дэвиду только девять лет, и нельзя не считаться с этим. Но сейчас ей оставалось только уступить Чарльзу. Учитывая, какую видную роль в делах мужа играл Толстый Голландец, было бы совсем негоже затевать перед ним сцены сразу после знакомства.
Дэвид крепко сжал в ладони нож с костяной рукоятью. Затем сделал пробное движение в направлении королевской пальмы. Мальчик аккуратно определял расстояние, отделявшее его от цели.
Некоторые девушки взвизгнули от испуга и неожиданности. Не обращая на них ни малейшего внимания, Дэвид сосредоточился на стоящей перед ним задаче. Вдруг лицо его приобрело незнакомые его матери суровые черты. Он пустил нож в цель. Наблюдавшие за броском телохранители закивали с выражением крайнего одобрения. Он все сделал так, как предписывалось традицией — сделал шаг правой ногой и метнул нож, резко распрямив руку.
Нож глубоко проник в ствол пальмы. Девицы зааплодировали.
Чарльз решительным жестом заставил их замолчать, и, глядя на отца, Дэвид скопировал его жест. Но теперь Дэвид заставил телохранителей оторопеть, обратившись к ним на их родном наречии, нескольким словам которого его обучил отец.
— Могу ли я бросить еще несколько ножей? — спросил он.
Они немедленно выполнили его просьбу и протянули ему с полдюжины ножей.
Дэвид разложил ножи на земле, оставив в руке один. Через несколько минут все ножи торчали из мишени рукоятками к зрителям.
Теперь уже и Чарльз, и радостная и гордая Руфь вознаградили его аплодисментами. Лунообразное багровое лицо Толстого Голландца расплылось в широкой улыбке.
— Ты здорово научился метанию, мой мальчик, — сказал он. — Я подарю тебе набор превосходных ножей.
Мальчик даже задохнулся от восторга.
— При условии, правда, — продолжал Голландец, — что нас одобрит твоя мать.
Руфь была безмерно благодарна ему за то, что он дал ей возможность выступить в качестве матери.
— Дэвид все сделал на славу, — сказала она, — и заслужил ту награду, которую вы ему предложили, сэр. Я вполне одобряю ее.
Мальчик подскочил к матери и расцеловал ее.
Одна из туземок принесла им закуски и напитки. Руфь с удовольствием взяла в руки высокий ледяной стакан с фруктовым соком, в котором плавали дольки только что собранных экзотических фруктов. Вкус ей показался просто восхитительным. Она и припомнить не могла, когда в последний раз получала такое наслаждение от прохладительного напитка.
Но одна из девушек, сидящих неподалеку, подошла к ней и тихонько промолвила на плохом английском:
— Ты быть осторожней. Очень полно алкоголя в стакане.
Руфь, правда, и представить себе не могла, что этот сок мог содержать хотя бы каплю алкоголя, но после предупреждения стала пить его медленнее и небольшими глоточками.
Голландец и Чарльз уже с головой погрузились в дебри какого-то неотложного дела, и Руфь стала с любопытством, но исподтишка рассматривать юных дев, занимавших столь видное положение при «дворе» Голландца. Все они были совсем молоды, многим не было и двадцати. И все без исключения отличались красивыми лицами и изумительными фигурами. Здесь были китаянки, девушки с острова Ява, но в основном, как ей предстояло еще узнать, преобладали малайки. Были две девушки повыше других, и она приняла их сначала за представительниц своей расы, но, всмотревшись в их лица, поняла, что и они были уроженками Востока. Ни одна из них не чувствовала смущения из-за того, что груди обнажены, а длинные ноги время от времени открываются чужим взорам.
И вдруг Руфь осенило, что этих девушек Голландец предлагает своим деловым партнерам во время их визитов. Свой жизненный удел они, похоже, принимали благодушно и беспечно.
Через некоторое время все общество переместилось в столовую, где Руфи впервые пришлось познакомиться с rijsttafel. Число поданных блюд приближалось к астрономическому. Она вела счет до семидесяти пяти и бросила это утомительное занятие. В конечном итоге, по ее предположениям, на стол было подано от ста до ста пятидесяти блюд. Иногда в поле ее зрения попадалось что-то знакомое — мясо, рыба, овощи, — но многие из блюд имели необычайно пеструю комбинацию вкусовых оттенков, так что ей оставалось лишь гадать, что она ест. Впрочем, это было совершенно не важно: угощение было восхитительно.
Она продолжала разглядывать туземок, и ее внимание все больше и больше захватывала та необъяснимая, но подчеркнуто приветливая манера, с которой они всякий раз обращались к ее мужу. Так Руфь сделала для себя еще одно открытие. Именно этих или подобных им девушек имел в виду Чарльз, когда признавался в том, что бывал ей неверен.
Она вспомнила, что он никогда не придавал значения этим связям, он забывал о них как о чем-то совершенно случайном и обыденном. Он даже однажды признался ей, что сравнивает их для себя с сытным и вкусным обедом. Тогда она не вполне поняла смысла этих слов, но сейчас, похоже, картина начала для нее проясняться.
Возможно, она была не совсем права в том, что так долго не могла ему простить эти восточные романы. Они ведь и в самом деле не оставили ни малейшего следа в его душе. Ей не стоило придавать им того значения, которое они не могли иметь.
В этот момент какие-то интонации в голосе Голландца заставили ее прислушаться к мужской беседе.
— Я прекрасно понимаю, что денег вам нужно очень много, Чарльз. Вы с Джонатаном собираетесь запустить очень широкую и долгосрочную программу.
