Майкл Скотт - Восточные страсти
В этом случае буря, однако, свирепствовала не столь неистово. Не настолько, чтобы испугать бравого капитана Даулинга. Когда он доложил Джонатану, что не сомневается в благополучном проходе судна через пролив, тот, поразмыслив, согласился с ним. Клипер вышел из гавани со спущенными парусами. Казалось, все силы ада встали на его пути и решили погубить судно. Дико скрипели снасти; клипер бросало в разные стороны и одновременно раскачивало. Моряки следующих поколений назовут это явление «эффектом штопора». Казалось, не было на «Лайцзе-лу» мачты, строения и даже последней досочки, которые бы не роптали от возмущения. Человеку неискушенному могло показаться, что это на совесть построенное судно готово вот-вот превратиться в груду обломков.
Джейд за свою короткую жизнь уже повидала несколько штормов, хотя, возможно, отчетливо их не запомнила. Но на этот раз испугалась не на шутку. Ее отец не отходил от Джосайи Даулинга, стараясь всегда быть наготове, чтобы дать капитану совет по его просьбе или самому подсказать то, что считал необходимым. Через шторм до него доносились рыдания дочери, и он вглядывался сквозь решето из небесных струй и морских брызг в одно место у палубного люка.
Там, поднявшись из своих кают, стояли его дочь и Элизабет. Джейд изо всех сил вцепилась в ее руку. Утешить ее, казалось, было выше человеческих сил. Джонатан не мог представить, чем в такие минуты он успокоил бы свою девочку.
Однако он быстро понял, что в воспитании детей он не достиг такого же совершенства, как в навигации. Элизабет подхватила малютку на руки и что-то мягко и ласково нашептывала ей на ухо. Понемногу Джейд приходила в себя, и в какой-то момент, к вящему удивлению отца, даже залюбовалась красотами стихии. Он еще долго будет помнить, как Элизабет держала в объятиях его дочь и как обе они рассыпались веселым смехом при виде ужасов бури.
Убедившись, что страхи Джейд улеглись окончательно, Элизабет благоразумно повела ее вниз в каюты. Люк над их головами закрылся, и Джонатану пришлось отложить размышления об увиденной сцене, чтобы помочь «Лайцзе-лу» преодолеть злосчастный пролив. Из-за плотного тумана иногда казалось, что клипер совсем потерял скорость.
Лишь значительно позже, когда они наконец вышли в Тихий океан и буря стала стихать, в его памяти живо восстановились картины, которые он наблюдал во время шторма. Теперь он мог не сомневаться в том, что Джейд уже никогда не испугается суровых испытаний, которые всегда подстерегают моряка.
Вечером, когда они остались в кают-компании с Элизабет вдвоем, он попытался объяснить, что безмерно благодарен ей. Но в ее глазах мелькнул озорной огонек.
— Не нужно благодарностей. На самом деле это я в огромном долгу перед Джейд.
— Ты — в долгу перед ней?! — воскликнул он.
— Ну конечно, — ответила она со смехом. — Я сама испугалась до полусмерти. Мне оставалось только твердить ей на ушко, что в жизни никогда и ничего не надо бояться. Мне очень хотелось, чтобы она в это поверила, но в равной степени мне хотелось поверить в это самой.
Наконец наступил момент, когда Джонатан больше не мог скрывать от себя правду о своих чувствах. Это случилось, когда они встали на свою последнюю перед Гонконгом стоянку на Сандвичевых островах. Сначала он сказал себе, что должен взять себя в руки и побороть желание поцеловать ее. Но вскоре он понял, что хочет ее, и хочет не так, как хотел Молинду, а впоследствии — Эрику фон Клауснер. В первый раз после смерти Лайцзе-лу его желание обладать женщиной не сводилось к желанию переспать с ней. Здесь было что-то иное. Он чувствовал потребность защитить и уберечь Элизабет, щемящие чувства то и дело захлестывали его. Он, однако, строго-настрого приказал себе остановиться. Трудно сказать, как бы дальше развивались события во время этого плавания, если бы не его превосходное умение обуздывать свои порывы.
Раз за разом он объяснял себе, что их союз будет ужасной и непоправимой ошибкой. Элизабет едва минуло двадцать лет, она стояла на пороге настоящей жизни. Разве можно было ей соединять судьбу с тридцатипятилетним вдовцом, отцом сына, которому скоро будет десять, и дочери, которой вот-вот должно исполниться шесть? Совесть не позволит ему просить Элизабет взвалить на себя такое бремя и принести самое себя в жертву ради него. Если уж он полюбил ее, — хотя стоит еще подумать, так ли далеко зашло дело, — он не имеет никакого права калечить ей жизнь в угоду собственному счастью. «Лайцзе-лу» — не более чем крохотная точка на просторах Тихого океана, и так уж распорядилась судьба, что они день и ночь видят друг друга, день и ночь им некуда друг от друга деться. Джонатан не знал, чем это для него может кончиться, но, как никогда, был полон мрачных предчувствий.
Он был бы весьма озадачен, если бы узнал, о чем в те дни думала Элизабет. Всеми нитями своей души она чувствовала, как пространство между ними сужается. Впервые за столько лет безответной любви она могла себе позволить надеяться, что ее мечты сбудутся.
Клипер, на котором плыли на Восток Чарльз Бойнтон и его семья, бросил якорь в Бомбее, затем зашел в порт Коломбо на Цейлоне. В Калькутте же, по указанию Чарльза, на клипер были погружены коробки с чаем.
— Не вижу, почему бы нам не подзаработать на этом путешествии, — сказал он Руфи.
Они прибыли к берегам Ост-Индии в ту пору, когда эта земля приходила в себя после изматывающих муссонов. По дороге им встречались вырванные с корнем деревья, дома, превратившиеся в руины. Руфь выглядывала из экипажа, который вез их к усадьбе Толстого Голландца, и не верила своим глазам. Она не представляла себе, что здесь случаются такие ураганы. Восточные народы, размышляла она, гораздо ближе к природе и ее стихиям, чем люди, живущие в городах Америки.
Несмотря на многочисленные рассказы мужа, она оказалась совершенно неготовой к встрече с Толстым Голландцем. Увидев, как восседает эта громада в плетеном кресле в кругу полуобнаженных девушек-рабынь, Руфь вдруг почувствовала, как далека отсюда родная Новая Англия с ее пуританскими нравами. И уж вовсе невозможно было представить, что на другом конце земли есть дом в городе Лондоне на площади Белгрейв-сквер, с его чопорностью и степенностью. Она постаралась скрыть свои чувства и, взяв за руку сына, пошла вслед за Чарльзом по направлению к плетеному креслу. Холодные, водянистые глазки Голландца смотрели на нее в упор. Внимательно изучали ее и темнокожие красавицы. В их взглядах не было ни вражды, ни оскорбительной дерзости, — она вдруг поняла, что за всю жизнь они повидали очень немного белых женщин и теперь сгорали от любопытства. Голландец прорычал что-то в знак приветствия и, не подымаясь со стула, протянул руку Чарльзу.
