Филиппа Грегори - Колдунья
— Немедленно все убирайтесь отсюда! — скомандовала она. — Если кто понадобится, я позову.
Пока они толкались у дверей, она направилась в комнату Кэтрин.
Хьюго стоял в изголовье кровати и держал супругу за руки. Ее приближенные дамы, Рут, миссис Эллингем и Марджери, выстроились с другой стороны кровати. Рут размахивала кадильницей, которую Элис сразу узнала: это была часть добычи, украденной Хьюго в монастыре. В воздухе стоял густой запах благовоний, от которого першило в горле. Марджери губкой обтирала Кэтрин лоб. Голова миледи была откинута на подушку, глаза закрыты. Время от времени она стонала от боли, тело ее выгибалось, словно невидимая рука какого-то великана хватала ее за живот и тянула к потолку.
— Прекратите все это, — приказала Элис. — И откройте окно. Здесь у вас смердит.
Хьюго поднял голову, его лицо просветлело, и он воскликнул:
— Слава богу, Элис, ты вернулась! Никто не знает, что делать, а врач из Каслтона куда-то уехал еще неделю назад. Я уже собирался посылать за знахаркой из Ричмонда.
— Когда начались боли? — осведомилась Элис.
Услышав ее голос, Кэтрин открыла глаза.
— Утром, — ответила она. — Как только я проснулась.
Элис понимающе кивнула, хотя эта информация ей ничего не дала.
— Мне надо осмотреть ее, — заявила она присутствующим. — Вам лучше подождать за дверью.
Милорд наклонился над супругой и поцеловал ее в лоб. Проходя мимо Элис, он положил руку ей на плечо и тихо промолвил:
— Спаси мне сына. Для меня в мире нет ничего важнее.
— Постараюсь, — отрывисто произнесла Элис.
Хьюго похлопал ее по плечу — так мужчина хлопает по плечу товарища, на которого надеется и которому доверяет. Вспомнив, как он держал ее обеими руками за обнаженные груди, как толкал в душные объятия миледи, Элис гневно на него взглянула, но он смотрел на жену. Элис он как будто не видел.
— Дай ей что-нибудь, что уменьшит боль, — продолжал он. — Она молодец, терпит. Я все время буду за дверью. Если она позовет, я войду.
— Хорошо, — холодно отозвалась Элис.
Первым вышел из комнаты Хьюго, дамы торопливо засеменили за ним.
— Давай я останусь? — предложила Элиза.
— Какая от тебя польза? — сурово проговорила Элис. — Ты же ничего не умеешь. На что ты мне? Лучше распорядись, пусть принесут из моей комнаты сундучок с вещами.
Миледи снова застонала, и Элис быстро к ней подскочила.
— Как у вас болит? — спросила она.
— Словно что-то раскрывается, — с трудом дыша, пояснила Кэтрин. — Словно раскрывается и отделяется. Элис, помоги!
В дверь постучали. Двое слуг внесли в комнату сундук с травами и маслами, осторожно поставили его на пол и вышли. Открыв сундук, Элис вынула бумажный пакетик с порошком.
— Справа или слева? — уточнила она. Кэтрин снова застонала.
— Везде. Очень странное чувство, Элис. Словно это не со мной. Словно меня что-то сжимает.
— Откройте рот, — велела знахарка.
Она ловко всыпала порошок миледи на язык и протянула бокал с водой. Кэтрин запила лекарство, ее щеки сразу порозовели, дыхание стало легче.
— Что это может быть? — встревоженно поинтересовалась она. — Что-то не так с ребенком, как ты думаешь?
— Кажется, началось раньше времени, — сказала Элис. — Кэтрин, не ошиблись ли вы в сроках? Вы ведь только на седьмом месяце. Ему еще рано родиться.
Новый приступ боли заставил Кэтрин раскрыть рот и тяжело задышать.
— Могла и ошибиться, — выдавила она. — Но ведь не на два или три месяца. Что-то со мной случилось, что-то не так. Я чувствую это!
— Что вы чувствуете? — задала новый вопрос Элис.
В глубине ее души давно таилась надежда, что беременность Кэтрин не завершится благополучно. Что это ложная беременность, или родится девочка, или ребенок окажется мертвым. Или Кэтрин умрет…
— Очень странное ощущение, — продолжала Кэтрин; голос ее звучал как-то ненатурально, словно откуда-то издалека. — Помоги мне, Элис! Мне кажется, малыш уходит от меня, растворяется, ускользает.
Элис откинула одеяло. Мягкие, пухлые ноги миледи, порозовевшие от жары, были пронизаны синими венами. Девушка с отвращением задрала на Кэтрин рубашку. На простыне виднелось бледное пятно какой-то густой жидкости.
— Это что, уже воды? Уже воды отходят? — спросила Элис, глядя Кэтрин в глаза.
Та покачала головой, ее тело снова содрогнулось от пронзившей боли.
— Не знаю… не думаю… — пробормотала она. — Кроме этого, у меня ничего не было.
— Крови не было? — допытывалась Элис.
— Нет, — помотала головой Кэтрин. — Удержи ребенка, я чувствую, как он растворяется.
— Хватит глупостей, — отрезала Элис, опустив подол рубашки и положив руку на круглый живот миледи. — И прекратите дурацкую истерику. Дети не растворяются. Я понимаю, что у вас боли, но крови нет, и воды не отошли. Ребенок еще там, и с ним все в порядке. Дети не растворяются.
Помогая себе руками, Кэтрин попыталась приподняться на постели. С выпученными глазами, обезумевшим лицом, вокруг которого разметались спутанные волосы, она уставилась на знахарку.
— Да говорю же я, он растворяется, плавится! — закричала она. — Дура, почему ты меня не слушаешь? Почему меня не слушаешься? Сделай что-нибудь и спаси ребенка! Он плавится во мне! Я чувствую, как он плавится! Он плавится во мне и куда-то исчезает!
Элис толкнула миледи обратно на подушки и схватила за плечи.
— Замолчи! — грубо бросила она. — Слышишь, замолчи, Кэтрин. Так не бывает. Ты ошибаешься. Ты несешь какую-то чушь.
Она снова опустила руку ей на живот и тут же, повинуясь безотчетному страху, отдернула. Кэтрин снова застонала.
— Говорила же я тебе, — заплакала она.
В очередной раз положив руку, Элис едва верила тому, что теперь ощущала: округлый живот Кэтрин ужимался, полнота его спадала. Под толстым слоем жира и плоти снова что-то задвигалось, зашевелилось и забулькало. И сразу же Кэтрин застонала.
— Ребенок уходит, — отчаянно лепетала она.
Ее стоны шли откуда-то глубоко из груди, напоминая вой раненого животного.
— Я не могу удержать его, — скулила Кэтрин. — Он уходит от меня.
Снова задрав ей рубашку, Элис внимательно посмотрела на ее расставленные ноги. На простыне уже образовалась целая лужа густой белой жидкости. Комок тошноты подступил ей к горлу.
— Я не знаю, что это такое, — пробормотала она. — Не знаю, что делать.
Но Кэтрин ее уже не слышала. Она выгибалась животом вверх, словно кто-то подбрасывал ее к потолку; округлое пятно под ней, словно речной ил, растекалось по простыне, меняя форму.
