Лора Бекитт - Остров судьбы
Он задумался и не сразу различил посторонние звуки, долетавшие сквозь ритмичный гул моря. Неподалеку были люди, мужчина и женщина; они разговаривали и иногда смеялись.
Обогнув каменистый выступ, Андреа поднял голову: молодой офицер и дочь Леона Гальяни стояли на выступе скалы. Фигура Бьянки купалась в солнечных лучах, отчего девушка выглядела еще прекраснее.
Андреа смотрел на нее так, будто впервые увидел. Слова слетали с ее нежных губ и растворялись в воздухе, глаза ловили яркий свет и лучились, будто звезды, а ее наряд казался сотканным из беспечности и веселья.
— Я отвык от скромности и суровости моей родины, — говорил Амато. — В Париже в доме любого преуспевающего ремесленника можно увидеть мебель красного дерева и зеркала.
Бьянка слушала, распахнув глаза и слегка приоткрыв рот. Складки ее темно-синей юбки колыхались от ветра, завитки волосы, выбившиеся из-под мецарро, казались золотыми.
Плеск воды заглушил несколько последующих реплик, а потом Андреа вновь разобрал слова Амато:
— Парижанки не способны вызвать настоящее чувство, потому что не обладают искренностью. Их блеск фальшивый, он быстро тускнеет; они годятся для того, чтобы быть предметом роскоши, но не предметом любви.
Андреа видел жесткий целеустремленный взгляд молодого офицера, и ему казалось странным, что воздыхатель Бьянки говорит о женщинах, как о вещах, и что дочь Леона Гальяни не понимает этого.
— Вы другая! — продолжил Амато. — Именно потому я хочу, чтобы вы уехали со мной.
Бьянка потупилась, но Андреа успел заметить, что ее взор искрится радостью.
— Нет, — ответила она после паузы, — я не могу. Сначала вы должны пойти к моему отцу и попросить моей руки.
Андреа затаил дыхание. Ему почудилось, что ее простодушие развеселило и тронуло Амато, однако тот не собирался сдаваться.
— Да, знаю, но я тоже корсиканец, и мне известны обычаи. Между обручением и свадьбой должно пройти несколько месяцев, а я уезжаю завтра утром.
— Я могу подождать до того времени, когда вы приедете в следующий отпуск. Обещаю хранить вам верность.
— Я не сомневаюсь в ваших обещаниях, синьорина Бьянка, но ваш отец может решить иначе. Захочет ли он обручить дочь с человеком, чья судьба столь неверна? Меня в самом деле могут убить на войне, а вы будете связаны клятвой! Между тем стоит вам тайно уехать со мной, и уже завтра вы станете женой офицера французской армии, а через несколько дней увидите Париж!
Бьянка закрыла глаза. Ее щеки горели, длинные ресницы трепетали. Наверное, она представляла череду торжеств, сверкающие бриллиантами наряды дам, восхитительную музыку, гирлянды цветов и множество восковых свечей. Лошадей и кареты, улицы и площади, дворцы и дома — царство волшебства и богатства.
— А как же отец?
— Вы ему напишете, и он вас простит.
— Я не умею писать, — смущенно промолвила Бьянка.
— Вы очень быстро научитесь и грамоте, и французскому языку. Париж не Корсика, там жизнь летит стрелой, время кажется умопомрачительно коротким и вместе с тем восхитительно длинным; каждый день полон событий, какие на острове не произошли бы за десяток лет!
Андреа не имел никакого опыта в любовных делах, он не знал, был ли честен Амато, говоря о женитьбе, и все-таки что-то в поведении, словах, взгляде молодого офицера внушало ему настороженность.
Амато Форни понимал: не пообещай он жениться на Бьянке, эта девушка, воспитанная в строгих корсиканских традициях, никогда не решится с ним убежать. Сам он рассматривал это бегство как рискованное, но приятное приключение, а также месть заносчивому, непримиримому Леону Гальяни. Леон не убивал Марио Форни, и Амато не мог объявить вендетту, однако он знал, что, украв Бьянку, основательно ранит сердце и заденет самолюбие того, кто некогда не пощадил гордость его отца.
Амато и сам не знал, женится ли на Бьянке. Немногие из низших офицеров наполеоновской армии решались вступить в брак. Мешала полная опасностей кочевая жизнь, частые периоды безденежья, доступность женщин, как во Франции, так и в завоеванных странах. Сделать карьеру, будучи обремененным семьей, было практически невозможно, потому большинство военных женилось по достижении высоких чинов, а то и после выхода в отставку.
Ему нравилась эта девушка, и он решил развлечься с ней, вручив будущее в руки судьбы.
— Мы выберемся из дома на рассвете, на берегу нас будет ждать лодка! — настойчиво произнес Амато, сжимая руки Бьянки в своих ладонях. — Любовь дарит нам такую возможность и вместе с тем не дает иного выхода!
Бьянка не знала, что ответить. За те дни, что им довелось общаться, он вскружил ей голову и поработил ее чувства. Она была очарована не столько внешностью и умом Амато, сколько его рассказами о той жизни, какую ему довелось изведать за пределами Корсики. В свете этих повествований родина представлялась Бьянке не приютом красоты и покоя, а отрезанным от мира захолустьем.
Андреа не замечал, что его одежда намокла и даже волосы покрылись серебристыми бусинками воды. Он не понимал, почему с такой жадностью слушает разговор этих чужих для него людей.
Юноша был уверен в том, что Амато обманывает Бьянку. Он видел истинное лицо человека, проглоченного Парижем, ставшего чужаком на земле, когда-то бывшей его родиной. Андреа представил, как Амато бросает Бьянку в Тулоне или где-то еще, как она мечется и тоскует, а потом возвращается домой опозоренная, с разбитым сердцем и загубленным будущим.
Пока Андреа размышлял о том, как предупредить дочь Леона Гальяни, Амато заметил его и сказал:
— Внизу кто-то есть! Кажется, нас подслушивают!
Бьянка проследила за его взглядом и воскликнула:
— Это тот полудикий мальчишка! Что он там делает?
— Эй ты! — крикнул Амато. — Что тебе нужно? Ты следил за нами?
Андреа медленно помотал головой.
— Я никогда не слышала, чтобы он говорил. Наверно, он немой, — пожала плечами Бьянка.
— Уходи отсюда! И если ты что-то слышал, не смей никому рассказывать! — приказал Амато и столкнул носком сапога увесистый камень.
Тот шлепнулся в воду в двух шагах от Андреа, обдав его фонтаном брызг. Не промолвив ни слова, юноша повернулся и скрылся из виду.
В эту ночь он плохо спал и проснулся еще до рассвета, В распахнутой двери чернела ночь. Мир был молчалив и пуст. Андреа казалось, будто он слышит удары своего сердца.
Он подумал о своем отце. Мать ничего не рассказывала о Симоне Санто, Ни слова о том, что он был великодушным, храбрым, любящим или добрым. Она только говорила, что за его смерть нужно отомстить.
