Лавирль Спенсер - Прощение
— Нет проблем.
— Соломенный тюфяк на полу вполне подойдет, знаю, у тебя и так полно народу.
— Считай, что ты его имеешь.
— Я предполагала оставить дом Адди и Роберту. Видишь ли, первоначальный план был…
— Я знаю этот план.
— Я сняла бы комнату в гостинице, но там все занято и…
— Перестань извиняться. Мы твои друзья. Ты остановишься у нас, и довольно об этом.
Сара нашла Адди и сообщила ей о своем намерении.
— Я чувствую себя неловко, как будто выставляю тебя из твоего же дома, — ответила Адди.
— Это твоя первая брачная ночь. Если бы здесь была железная дорога, ты бы ехала куда-нибудь в путешествие на медовый месяц. А раз этого нет, я уйду к Эмме.
Дома у Эммы, после того как все легли спать, женщины сели в кухне, прихлебывая то, что хозяйка называла «чай из чайника», то есть слабозаваренный чай, да еще и сильно разбавленный горячим молоком.
— Хорошая была свадьба, — заметила Сара.
— Да.
— Адди была очень хороша собой.
— Да, ты права.
— Матесон даже глазом не моргнул.
— Нет, не моргнул.
— Я никогда не видела Роберта таким счастливым.
— Слушай, мы что, будем болтать о разной чепухе или ты все-таки выскажешь то, что у тебя на душе?
— Ты знаешь, что… Ноа.
— Я думала, между вами все кончено.
— Предполагается, что так, но я все еще люблю его.
— Я видела, как он смотрел на тебя пару раз, когда ты не замечала.
— Видела?
— Да, я и еще человек пятьсот. Так что же у вас произошло?
— О, Эмма, это так сложно.
— Я тоже не так проста, знаешь… И могла бы кое-что объяснить тебе, если ты дашь мне такую возможность.
Сара думала, прихлебывая чай. Она хотела поделиться с Эммой, но ее останавливала преданность сестре — ведь это была ее тайна.
— Хорошо, я расскажу тебе, не спросив у Адди разрешения, но ты должна дать мне слово, что это не уйдет никуда дальше.
— Даю.
Сара поведала ей все. Когда она дошла до отношений отца с Адди, Эмма прижала руку ко рту. Взгляд ее, казалось, совсем застыл.
— …И вот с тех пор каждый раз, когда Ноа прикасается ко мне, я не знаю… во мне что-то происходит, я вся сжимаюсь и не могу разжаться. Я знаю, он не как мой отец, но я чувствую какой-то страх, он меня сковывает, я… Это глупо, я виновата… О-о-о, Эмма, что же мне делать?!
Сара громко расплакалась.
Эмма была ошарашена тем, что услышала. Она подняла Сару со стула и крепко обняла, избегая глядеть ей в глаза. Господи! Отец с дочерью! За всю свою жизнь она не слышала ничего более ужасного. Бедная Адди и бедная Сара, все годы обожавшая эту старую свинью. Кто может ее осуждать за то, что она отталкивает любого носящего брюки после такого потрясения?! И что Эмма может ей сказать? Как утешить, когда она сама пришла в ужас, с которым не в состоянии справиться?
Сара рыдала и прижималась к ней, как к матери. Эмма гладила ее и растирала ей руки.
— О, моя дорогая, бедная девочка, какой кошмар пришлось тебе пережить.
— Я люблю Ноа, Эмма, хочу выйти за него замуж, но… Скажи, Эмма, как мне измениться?
Эмма не знала, что ей посоветовать. Такие сложные, изуродованные отношения не поддавались ее разумению. Сама она полюбила простого человека, вышла за него, родила ему детей, много работала и жила по Божьим заповедям. И думала, что так жило и живет большинство людей. Но эта отвратительная история…
— Надо чтобы прошло какое-то время. Ведь говорят, время лучший лекарь.
— Но я так обидела Ноа! Я отталкивала его, когда он хотел помочь мне. Он никогда не вернется.
— Ты не можешь это знать наверняка. Может быть, он тоже дает тебе время для исцеления.
— Но мне не нужно время. Я хочу выйти за него замуж сейчас и быть нормальной, как все.
Эмма продолжала гладить ее и растирать ей руки. Она сама чуть не плакала, но не могла придумать ничего, чтобы утешить бедную Сару.
— Боже мой, — вздохнула она. — Как я бы хотела помочь тебе!
Сара вытерла слезы, а Эмма опять наполнила чашки. Когда они сели, Сара заговорила, печально глядя на Эмму:
— Он танцевал сегодня с одной девушкой от Розы. Я видела, как они смеялись вместе.
Эмма только молча сжала ей руку.
В доме на Морайа-роуд молодые вошли в спальню. Роберт зажег лампу, задернул занавеси и подошел к Адди. Он улыбнулся, протянул руку к ее волосам.
— Твои цветы завяли, — Он вынул из ее волос цветок дикой сливы и положил рядом с лампой. Она подняла глаза и дотронулась до волос.
— Удивляюсь, как он не упал. Почти не на чем было держаться, так мало у меня волос,
— Достаточно. — Он взял ее за руки,
Они находились среди людей почти десять часов, веселые, улыбающиеся, торжествующие. Но ждали этого часа, как подснежники весны.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Нервничаю.
Он засмеялся.
— Почему? Мы ведь ждали этого дня всего шесть лет, или семь…
— Скорее двенадцать, — ответила она. — С того времени, когда мы были детьми.
— Да, совсем еще детьми, я приходил к дверям вашего дома за остатками какого-нибудь жира и думал, что ты самое красивое существо, которое Бог создал на земле. — Он взял ее лицо в свои руки. — Я и сейчас так думаю.
— О Роберт! — Она опустила глаза. «Удивительно, — думал он, — она так робко держится со мной».
Он взял ее за плечи.
— Миссис Бейсинджер, — произнес он, и это прозвучало как какое-то экзотическое имя в его устах.
— Да, мистер Бейсинджер. — Адди взглянула на Роберта.
— Следует ли мне сначала поцеловать вас или расстегнуть эти пятнадцать крючков у вас на спине?
— А откуда ты знаешь, что их пятнадцать?
— Я их сосчитал сегодня.
Она удивилась.
— А как ты их мог сосчитать? Их же не видно.
— Я увидел, могу доказать. Повернись.
Она повернулась, улыбаясь, а он стал считать.
— Один, второй, третий…
— Роберт!
— Четвертый, пятый…
— Все-таки как ты ухитрился?
— Твои стежки показывают… Шестой, седьмой, восьмой…
— Ну хватит, Роберт.
— Десятый, одиннадцатый…
Она подождала, пока он умолк, потом призналась:
— Я думала, сегодняшний день никогда не подойдет к концу.
В комнате наступило молчание. Слышалось лишь их дыхание. Платье было расстегнуто. Он положил руки ей на талию, наклонился и нежно поцеловал ее спину между лопатками, вдыхая аромат ее тела. Сердце его стучало молотком где-то в горле.
— Думаю, я заслуживаю медаль, — прошептал он, — за мое долготерпение: все эти годы я так этого хотел. — Он еще крепче сжал ее талию и прижал к себе, шепча на ухо. — В той комнате в гостинице в канун Рождества и здесь, в этом доме, и тысячу раз после, сидя за столом напротив тебя, играя с тобой в шашки, или угощаясь яблочным пирогом, или слушая Сару… Иногда здесь, в кухне, когда мы мыли посуду или ты сидела за столом и шила занавеси, а я смотрел на тебя и видел, как твои волосы меняют цвет и опять становятся белокурыми, когда я думал, что люблю тебя с двенадцати лет и ни один мужчина в этом мире не имеет на тебя столько прав, сколько я…