К. У. Гортнер - Откровения Екатерины Медичи

Какова бы ни была причина такого поведения, сейчас я нуждалась в Марго. Если кто-то и мог образумить Эркюля, то именно она. Так думалось мне. И эта мысль лишь укрепилась, когда наша карета свернула на дорогу к охотничьему замку Франциска I. Под стенами раскинулось море походных палаток, а между ними сновали сотни солдат.

Карета резко остановилась. Под взглядами ухмыляющейся солдатни мы с Марго выбрались наружу. Я никогда и представить не могла, что Эркюль способен собрать такую внушительную армию — достаточную, чтобы осадить целый город. Я обоняла запах немытых тел, видела алчный огонь, горящий в глазах этих людей. Настоящий сброд, которым кишат темные закоулки, который за плату готов на любое преступление, — вот какова была армия моего сына, грабительская шайка обедневших иностранных наемников, разбойников, убийц и заурядных воров. На свое денежное содержание Эркюль вряд ли мог удовлетворить ненасытные аппетиты этого отребья.

Сбор этого войска явно оплатил из своего кармана некто, обладающий солидными средствами. Возможно ли, чтобы это был Генрих Наваррский? С тех самых пор, как я увидела кинжал, принесший смерть Гуасту, меня одолевали подозрения. Наваррец никогда не казался мне беззастенчивым авантюристом. Люди в масках и плащах с капюшонами, разбойный сброд — все это попахивало инсценировкой, как будто меня намеренно подталкивали на ложный путь.

В замке на мозаичных полах повсюду валялись разбитые бутылки и опустошенные фляги, хрящи и обглоданные кости. На стенах чернели пятна копоти от костров, наши драгоценные гобелены были сорваны и превращены в подстилки для сна. Поджарые охотничьи собаки рылись в грудах объедков.

Марго указала куда-то рукой. Я повернулась: к нам направлялся Эркюль. Под сводами огромного зала он казался еще меньше обычного. Я почти ожидала от него обычного лепета, что он ничего такого не сделал, его заставили… Однако Эркюль предпочел хранить упорное молчание.

— Твой брат в ярости, и я тоже, — наконец холодно проговорила я. — Что это на тебя нашло?

Лицо Эркюля вспыхнуло. Мы стояли почти вплотную друг к другу. Расправив плечи, он пробубнил как по писаному:

— Если ты будешь мне угрожать, я двину на Париж свою армию!

— Ничего подобного ты не сделаешь! — Я презрительно расхохоталась. — Ты распустишь эту свою так называемую армию и вернешься ко двору, чтобы на коленях умолять о прощении.

Глаза его засверкали злобой.

— Эркюль, послушай! — Марго поспешно встала между нами. — Ты не можешь двинуть армию против Генриха, это будет государственная измена.

Губы Эркюля беззвучно зашевелились. Но наконец он обрел голос и выпалил так, словно боялся, что не сумеет выговорить этих слов:

— Я распущу свою армию, когда добьюсь уважения, которого заслуживаю!

Я тотчас поняла, что это не его речи — у него бы попросту не хватило духу заявить такое. Эркюля научил так говорить некто, чья цель отнюдь не ограничивалась убийством королевского фаворита. Никто не стал бы тратить столько денег и времени, чтобы сыграть на чувстве неполноценности, терзавшем Эркюля, не имея перед собой высшей цели.

— Как ты посмел подумать, что можешь навязывать мне свою волю? — понизив голос, проговорила я.

Он прикусил нижнюю губу, покосился на Марго. С меня было довольно. Схватив Эркюля за руку, я подтащила его к ближайшей оконной нише, толкнула на банкетку и встала над ним.

— И где же теперь твой хозяин? Думаешь, ему есть до тебя дело? Он воспользуется тобой ради собственных целей, а когда добьется своего, не задумываясь, отдаст тебя на заклание! Кто он? — Я придвинула лицо вплотную к лицу Эркюля. — Говори немедля! Кто он такой? Зачем все это делает?

Эркюль отшатнулся, выпучив глаза.

— Прекрати! — Марго бросилась к нам. — Разве ты не видишь, что он напуган до смерти?

— Вот и прекрасно! — огрызнулась я. — Пускай пугается. Он понятия не имеет, что я могу сотворить.

— Не трогай его! — Голос Марго сорвался. — Он не виноват! Он не…

— Гиз, — прошептал Эркюль, и я медленно повернулась к нему. — Это Гиз сказал мне убить друга Генриха.

Я похолодела. Марго метнулась было к Эркюлю, чтобы заткнуть ему рот, но я, выбросив вперед руку, удержала ее. Она зло блеснула глазами, а Эркюль между тем уже говорил, лихорадочно торопясь облегчить свою душу:

— Гиз пришел ко мне. Он сказал, что Генрих грешен перед Богом и человеческой природой. Сказал, что Франция не потерпит ни короля-содомита, ни наследника-еретика. Он обещал, что я буду вознагражден. Он… он даже дал мне кинжал.

Слезы хлынули из его глаз; как ни силился он побороть искушение, но все же быстро глянул на Марго, которая словно окаменела.

— Ты об этом знала? — Я посмотрела на нее.

— Конечно нет! — Марго вздрогнула. — Я была с тобой, у смертного одра моей сестры. Неужели ты станешь обвинять меня в том, что я передала кому-то кинжал наваррца, если меня даже не было в Париже?

— Генрих хочет бросить Эркюля в Бастилию. — Я не сводила с нее глаз. — Если ты хоть что-то знала об этом деле и скрыла от меня, будь уверена, ты разделишь его участь.

— Нет! — Эркюль неуклюже вскочил с банкетки и рухнул к моим ногам.

Припав к моим коленям, он обвил меня руками и расплакался, словно обманутый ребенок. Впрочем, он и был в душе обманутым ребенком.

— Я же сказала, — запинаясь, пробормотала Марго, — мне ничего не известно.

Я наклонилась к сыну, подняла его на ноги, вытерла рукавом залитое слезами лицо.

— Не плачь. Я позабочусь, чтобы с тобой ничего не случилось, но ты должен рассказать мне, что посулил тебе Гиз.

Глаза Эркюля округлились.

— Ты обещаешь, что не позволишь Генриху бросить меня в Бастилию?

— Обещаю. Итак, что сказал Гиз?

— Он… он сказал, что Генрих проклят и у него никогда не будет сына. Что я единственный наследник Генриха, потому что… — Эркюль запнулся, опустил глаза.

Я обхватила ладонью его подбородок.

— Что — «потому что»? О чем еще говорил Гиз?

— О наваррце. Он сказал, что Генрих и его еретики должны умереть. Тогда я смогу стать королем.

Страх пронзил меня. С той самой кровавой ночи я знала, что рано или поздно мне придется столкнуться с Гизом, но не ожидала, что он станет действовать так же, как его отец: намеренно вызовет хаос, дабы ввергнуть нас в войну с Наваррой. Ибо можно было не сомневаться, что именно это он замышлял: изобразить причастность наваррца к убийству Гуаста, дабы посеять подозрения и разброд.

— Спасибо, сын мой. — Я принудила себя поцеловать выпяченные губы Эркюля. — Помни: Гиз тебе не друг. Он никому не друг. Ты никогда больше не должен с ним видеться.