Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи
«Что за брезгливая скрупулезность, — подумал Руан, — для человека, приехавшего во Флоренцию только ради того, чтобы присутствовать при смерти родного брата». Руан подошел ближе.
— Он пришел в себя? Может отвечать на вопросы? Мне нужно кое-что его спросить, прежде чем он отправится в ад, где ему и место.
— Я надеялся, что лихорадка его прикончит. Как видишь, он уже приготовился умереть — передал мне ключи, печати, ничего не оставил при себе.
— Я вижу.
— Он умрет вечером, так или иначе. — Кардинал вынул стеклянный пузырек из внутреннего кармана своей алой рясы и поставил его на стол. В пузырьке была зеленоватосиняя жидкость. Свет свечей облизывал бутылочное стекло, мерцал на нем, радужными бликами пробегая по поверхности самой жидкости.
— Разбуди его, — сказал кардинал. — Спроси, что ты там хотел у него узнать.
Руан задумчиво посмотрел в лицо великому герцогу и легко прикоснулся к его лбу. Тот был холоден и влажен. Видны были движения глаз под веками. Интересно, продолжал ли он принимать соннодольче даже после удара, который так сильно пошатнул его здоровье? Если да, то кардинала ждет сюрприз, когда он передаст брату жидкость в стеклянной колбе. Яркий зеленовато-синий цвет был цветом мышьяка, соединенного с ацетатом меди. Это был ужасный яд, но он не убил бы человека, ранее принимавшего соннодольче.
Он схватил герцога за плечо и сильно тряхнул.
— Проснитесь, ваша светлость, — сказал он. — Проснитесь, здесь ваш брат.
Великий герцог застонал, но не проснулся. Руан взял кусок ткани, намочил его в ближайшем тазу с водой и грубо растер лицо великого герцога. Тот кашлянул и задергался в короткой конвульсии, а потом медленно раскрыл глаза. Руан пристально следил за ним и четко уловил миг, когда к великому герцогу вернулось сознание.
— Руанно делль Ингильтерра, — произнес тот слабым и хриплым, чужим для него голосом. — Что ты здесь делаешь?
— Не в вашей власти более прогнать меня.
— У тебя больше вообще нет никакой власти, — добавил кардинал. — Сегодня ты умрешь. Умрешь за свои грехи, Франческо. Ты это понимаешь?
Великий герцог обернулся и посмотрел на брата. Следующей конвульсией ему свело конечности, и глаза его закатились. Затем он пришел в себя, взгляд его прояснился, и он приподнялся на левый локоть. Правое плечо и рука были парализованы и вывернуты недавним ударом и слишком слабы, чтобы удерживать его вес.
— Ты будешь рад моей смерти, братец, — сказал он уже громче. — Но еще не время. Я проживу достаточно, чтобы вернуть себе ключи, которые передал тебе, когда был охвачен болезнью. Чтобы увидеть, как принц Антонио будет прилюдно провозглашен моим преемником. Ты думал, что корона уже в твоих руках, но знай, что я не намерен так скоро с ней расставаться.
— Этому не бывать. У меня есть письменное признание женщины Джанны Санти. Тебя это удивляет? Думаю, да, ведь ты послал целую банду наемников, чтобы те убили ее по дороге в Болонью. Она спаслась бегством. По крайней мере, она успела сделать письменное признание. После того, как ты и твоя Бьянка Капелло умрете, я предам этот документ огласке. Мальчик Антонио не связан кровью ни с кем из вас.
— Эта женщина лжет!
— Я так не думаю.
— Мне уже лучше. Нынче вечером я не умру.
— Магистру Руанно, возможно, есть что сказать на это.
Великий герцог обернулся и посмотрел на Руана. Невзирая на болезнь и паралич, он помнил о своей власти Медичи.
— Думаешь нарушить свой обет, Руанно? — спросил великий герцог. — Ты ведь клялся на амулете, который носишь, что откажешься от ненависти и мести.
Руан медленно вынул амулет из ворота своей рубашки и снял его через голову. Обломок гематита вспыхнул в свечном свете, будто отражая зеленоватый цвет яда в колбе. Руан положил амулет на стол. Цепочка из меди и железа звякнула, упав на полированное дерево.
— Я отказываюсь от амулета, — сказал Руан.
В комнате стояла полная тишина.
«Вот она, — подумал Руан. — Наконец-то. Месть. Донельзя хладнокровная». Все эти годы он думал о ней, без конца разыгрывал ее в своем воображении.
И что он теперь чувствует?
Убийство Конрада Павера было совсем другим. Ему было четырнадцать лет от роду. Он был зол и напуган, как может быть напуган мальчишка, еще не ставший мужчиной. У него до сих пор остался шрам на руке в том месте, куда вонзился нож Конрада, пробив мышцы и пригвоздив его к столу. «Тебе не превзойти меня в глазах императора! — кричал Конрад грубым гортанным голосом. — Я убью тебя, мой красавчик рудокоп!»
Он вырвался на свободу, отрезав приличный кусок собственной плоти. Выхватил нож из стола и, заливая все потоками своей крови, всадил его в тело своего учителя, скорее от испуга, чем мастерски. И только удача — удача ли? или скорее неудача? — спасла его. Нож вошел в горло Конрада и повалил его, как быка на бойне.
Так и пропал Конрад Павер — отправился путешествовать на восток, как об этом рассказали императору. По Великому шелковому пути в далекий Катай[97], в поисках редких минералов. А мальчик Роаннес, со всеми своими умениями, которыми он овладел в лаборатории Конрада Павера и его постели, ослепил собой императорский двор. Год спустя его отошлют во Флоренцию со свитой эрцгерцогини Иоанны, и там он станет магистром Руанно делль Ингильтерра, английским алхимиком принца Франческо. Здесь он наконец- то нашел золото и власть, для того чтобы вернуть себе настоящее имя и законное имущество.
А потом была месть.
Он скакал верхом по аллее, ведущей в Милинталл Хаус, между рядами древних лип. Он вдыхал их аромат и думал о том, как его отец, должно быть, играл под ними, когда был ребенком. Наверное, любовь к этим деревьям была у него в крови. Равно как и к этому старому дому в конце дороги, который столетиями перестраивался в разных стилях, подверженный влиянию солнца, дождей и морского ветра, что дует на корнском побережье.
В конце аллеи его дожидался Эндрю Лоуэлл, верхом, в окружении десяти вооруженных людей. Схватка была короткой и быстрой. Королевские солдаты были лучше вооружены, лучше экипированы, лучше обучены. Люди Лоуэлла сдались быстро, слишком дорожа собственной жизнью. Только Эндрю Лоуэлл продолжал держать меч.
— Сейчас Милинталл мой, — сказал Лоуэлл. Его лицо оказалось грубее и тяжелее, чем в памяти Руана, но ведь прошло двадцать лет с их последней встречи. — Я умру, прежде чем отдам его тебе.
— Тогда умри.
Руан вызвал его на поединок, сойдя с коня, меч на меч. Солдаты с обеих сторон окружили их кольцом. Была ли это честная схватка, если Руан был на двадцать пять лет моложе, на пядь выше и в сердце у него была ненависть длиною в жизнь? Была ли честной схватка в те дни после восстания, когда Марк Пенкэрроу, ослабленный годом заточения в Лон- стонском замке, столкнулся с тремя наемными головорезами Лоуэлла и удерживал их до тех пор, пока его беременная жена не смогла бежать?
