Элизабет Лоупас - Блеск и коварство Медичи
— Вспоминаю тебя, — ответила Кьяра.
Он слегка улыбнулся. Лицо его изменилось. Спустя мгновение он опять спросил:
— А что еще?
— Какие-то обрывки. Но я действительно помню, что я видела его, Руан. Философский камень. Он был закончен или так близок к завершению, что это уже не имело значения. Это было все равно что смотреть на… Я даже не знаю, как это описать…
Кьяра не находила нужных сравнений. Она так отчетливо помнила этот один-единственный миг, но не было никаких слов, чтобы его описать.
— Я мало что помню потом, — произнесла она наконец.
— Что бы это ни было, оно взорвалось, как настоящая бомба, устремившись прямо в верхние этажи здания. Взрывной волной тебя отбросило, как это бывает со стрелками при отдаче. Когда я приехал, твои соседи вытащили тебя из-под завалов. Там же была твоя младшая сестра Маттеа. Передняя часть лавки совсем не пострадала. Две старые собаки, гончие великой герцогини, отделались лишь парой царапин.
— А все остальные погибли. Бабушка, Лючия и Чинто.
— В этом не было твоей вины. Во всем виноват он сам, твой зять, ведь это он открыл атанор.
— Он сломал бабушке кисть, отбирая у нее ключ от подвала. Она плакала.
— Они не успели ничего почувствовать. Никто из них. Это был такой мощный взрыв, какого раньше никто не видывал.
Знаешь, он прав. Это был голос бабушки. Я стояла там, слышала, как кричит на тебя Лючия. Если бы не мои руки, я бы хорошенько ее стукнула. А потом внезапно меня не стало в моем теле. Кисть моя больше не болела, ни один из моих суставов не болел, и я могла видеть. Я снова могла видеть, как молодая девушка.
Голос бабушки был не похож на голос отца. Он был добрым. Иногда бабушка смеялась.
— Ты привез меня сюда, — сказала Кьяра. Ей не хотелось, чтобы это прозвучало как обвинение, но так вышло. Ты привез меня сюда, а они заперли меня и все эти долгие годы обращались со мной как с сумасшедшей.
Он ласково сомкнул ладони вокруг ее рук.
— Мы не могли привести тебя в чувство. Я не знал, сможешь ли ты вообще прийти в себя когда-нибудь. Я не мог взять тебя на корабль, идущий в Англию. Я не мог отправить тебя в Питти, где бы ты была под властью великого герцога. Я знал, что донна Химена была твоим другом и что попавшие в Ле Мурате отгораживаются стеной от мира — порой не по собственной воле, но часто для них это единственная защита.
— Как донна Камилла.
Еще одна случайная вспышка воспоминаний.
— Да. Когда ты оказалась в безопасности, я постарался сделать все, чтобы гнев великого герцога и его мстительность сосредоточились исключительно на мне.
— Гнев и мстительность? За что?
— Мне кажется, что я тогда немного сошел с ума, — сказал Руан. — Я так боялся за тебя, что уже не следил за своим языком. Кто-то сказал кому-то, а тот передал это дальше, и так вся история дошла до великого герцога.
— И он все узнал…
— Он узнал, что ты нарушила свой обет. Ты больше не была девой, и он сделал вывод, что именно поэтому все наши недавние усилия по получению философского камня провалились.
— А ведь все из-за того, что я постоянно портила его материалы.
Откуда взялись эти воспоминания?
— Да.
— Что же ты сделал?
Он улыбнулся редкой для него приятной улыбкой.
— Не думаю, что ты захочешь это услышать. Это было так мерзко.
— Хочу. Руан, я повидала столько мерзостей, что мне уже ничего не страшно.
Он поднял ее левую руку к своим губам и поцеловал изуродованные пальцы.
— Ты помнишь свое посвящение? — спросил он. — Черная вода, кроваво-красная лента, серебряное сито и золотой огонь.
— Конечно, помню.
— Великий герцог собрал все это по кусочкам из старых книг. Для него этот ритуал был священнее самого искусства алхимии и даже священнее обета на Поясе Пресвятой Девы.
Я сам создал этот ритуал. В голосе великого герцога сквозило горделивое самодовольство. Он единственный в своем роде в истории человечества.
— Маскарад, — сказала Кьяра. — Это слова кардинала. Но ты же сам говорил мне, это все было сделано только для того, чтобы усмирить ревность великой герцогини и Бьянки Капелло.
— Даже если это так, для великого герцога это был повод гордиться. Чтобы отвлечь его гнев, я сказал ему, что принудил тебя пройти все стадии посвящения заново в его собственной лаборатории. При этом я осмеивал и глумился над каждой стадией посвящения, а ты плакала и умоляла меня прекратить. Затем я растянул тебя по полу, в самом центре лабиринта, привязав за щиколотки и кисти рук, и взял тебя силой.
— Ангелы небесные, — прошептала Кьяра. К своему ужасу, она ощутила хватку полузабытых воспоминаний. Лаборатория… Поблескивающие в тусклом свете кристаллы и резные орнаменты, колбы с разноцветными жидкостями, словно драгоценные камни, лабиринт, выложенный плитками на полу, свет, отражающийся от этих черно-белых плит. В центре ее распластанное тело — белое и обнаженное — волосы распущены и рассыпаны вокруг, тело Руана, темное, мощное…
— После этого… — продолжил Руан. Она подскочила, с удивлением обнаружив, что находится в зале монастыря. Она настолько забылась, что ей даже показалось, будто на какое-то время вышла из своего собственного тела. Внезапно она вспомнила, как однажды думала о том, что они с Руаном похожи на железо и магнит — когда же это было? Когда бы ни было, теперь это была правда. Ее руки неотвратимо сплелись с его руками.
— После этого ты стала для него олицетворением неудачи, постоянным напоминанием о наших безуспешных попытках создать философский камень. Великий герцог был счастлив оставить тебя до конца твоих дней в Ле Мурате, чтобы твое присутствие не напоминало ему ни о чем. Он хотел похоронить и меня, однако сначала хотел меня повесить или сжечь на костре за колдовство на пьяцца делла Синьория.
— Но ты сбежал.
— Да, не без помощи кардинала. Все это время мы оба находились в Риме, где Фердинандо пытался балансировать между своими кардинальскими амбициями и ненавистью брата. Ясно только одно — кардинал никогда не позволит, чтобы корона Тосканы отошла маленькому Антонио, и если великий герцог все же умрет, то кардинал намерен оставаться здесь, во Флоренции, чтобы самому занять престол.
— Вот почему ты здесь вместе с ним.
— Да.
— Я столько забыла, Руан. Донна Химена говорит, что прошел год, прежде чем я хоть как-то пришла в себя.
Он прикоснулся большим пальцем к тыльной стороне ее запястья и чуть слышно спросил:
— Ты помнишь, как принимала соннодольче'?
— Что принимала?
