Луиза Мишель - Нищета. Часть первая
Граф несколько раз обнял зятя, от радости не в силах вымолвить ни слова. Гюстав сиял. Валентина, напротив, улыбалась принужденно и казалась такой измученной, что Нанетта, заметив это, спросила свою питомицу, отчего она так бледна.
— Пустое! — ответила маркиза и поделилась с экономкой великой новостью.
Растроганная Нанетта прослезилась.
— Слава тебе, Господи! — промолвила она, всплеснув руками. — Радости-то сколько в один день! Смотрите, берегите себя, госпожа маркиза!
— Не смей так меня называть, а то я буду говорить тебе: «мадемуазель Нанетта». Разве я не та самая Валентина, которую та баюкала, которой покупала на собственные деньги платья и игрушки? Дай мне поцеловать твои руки!
— Валентина, дитя мое, не говори так! Быть слишком счастливой — не к добру. А я чересчур счастлива, ведь у меня такие хорошие Господа!
— Что ты говоришь, мой старый друг? Разве мы не обязаны тебе всем, Нанетта? Хоть я благодарна тебе сейчас и богата, но я хочу, чтобы за мной по-прежнему были те двадцать тысяч, что ты на нас истратила. Не деньгами, а привязанностью можно оплатить этот долг. Знаешь ли ты, как Гюстав любит тебя?
— Неужели?
— Он так добр и благодарен, что не может не любить всех добрых и благородных людей. Нечего качать головой! Не дворянские грамоты, а душевные качества возвышают человека. Угадай, что сказал мне муж, узнав, что скоро станет отцом?
— Ну, что?
— Угадай-ка!
— Должно быть, он сказал: «Граф и Нанетта будут очень довольны!»
— Нет! Он заявил: «Пусть твой отец и Нанетта крестят нашего ребенка».
— С ума, что ли, сошел господин маркиз?
— Нет, нет! Мы помним бодро. Либо ты будешь крестной, либо мы вернем тебе все двадцать тысяч с процентами. Выбирай, что лучше: по-прежнему быть мне вместо матери или превратиться в служанку на жалованье?
Валентина подбежала к отцу. При виде всех перемен, происшедших в Рош-Брюне, ее сердце и трепетало от благодарности, и сжималось от тоски.
— Взгляни, — сказал граф вполголоса, обращая внимание дочери на все, что было восстановлено по указаниям Гюстава, — взгляни, как проницательно и чутко он угадал наши желания! Самой верной, самой большой любви не хватит, чтобы вознаградить за это!
Чувствуя, что вот-вот упадет, Валентина ухватилась за руку отца. Обернувшись, она увидела сияющего Гюстава: взволнованность жены он приписывал ее радостному умилению.
Они находились в заново отстроенной крытой галерее. Огромные кариатиды, поддерживавшие ее своды, казались совсем новыми; треснувшие ступени широкой парадной лестницы были сменены, все помещения богато отделаны; лишь комната Валентины осталась нетронутой.
Обошли сад. Опытный садовник превратил его в подобие Эдема, правда, на буржуазный манер, в соответствии со вкусами графа: приятное здесь сочеталось с полезным, а полезное — с приятным. Источники наполняли бассейн прозрачной водой; из него бил фонтан, сверкая на солнце, словно хрустальный сноп, и ниспадая дождем алмазных капель на свежие кувшинки и ирисы, окаймлявшие бассейн.
Молодая женщина то и дело останавливалась. Внимание мужа вызывало у нее угрызения совести. Глаза ее были полны слез, а сердце — горечи. Гюстав же думал, что причина этих слез — сладостное волнение, и сам готов был плакать от радости.
Наконец измученная Валентина спустилась на каменную скамью и, прислушиваясь к журчанию ручейка, склонила голову на плечо мужа.
— Ну что, госпожа маркиза, как вам нравится здесь? — спросил Жан-Луи.
— Лучше не может быть! Но зачем ты зовешь меня маркизой? Разве я не осталась твоей молочной сестрой?
— Значит, я могу называть вас, как прежде?
— Конечно.
— Я знал, что вы не загордитесь.
— Загоржусь? Отчего?
— О, повод найдется! Ну, хотя бы оттого, что вы жена такого богатого и доброго человека.
Гюстав покраснел. Валентина с живостью подхватила:
— О да, я горжусь, что я его жена. Но не потому, что он богат, а потому, что у него благородное сердце.
И вдруг, в бессознательном порыве, она упала перед мужем на колени и униженно прижалась головой к его ногам. Вне себя от радости Гюстав поднял жену и усадил рядом. Некоторое время он глядел на нее, потом перевел взор на Жана-Луи, который задумчиво, удивленно и внимательно смотрел на мертвенно-бледную Валентину.
* * *С точностью людей, чье главное занятие — вкусно покушать, гости съехались как раз к полудню. После обмена банальными приветствиями все уселись за стол. Нанетта превзошла себя, стараясь, чтобы новоселье было отпраздновано на славу. В камине старой столовой вновь торжественно повесили традиционный крюк для котла.
Закусив, гости принялись болтать.
— Ну что, маркиз, — спросил один скептически настроенный дворянин, — как подвигается осуществление вашего знаменитого филантропического плана? Как относятся сен-бернарские нищие к вашим фабрикам, которые должны их обогатить, заставив работать?
— Все идет как нельзя лучше, — серьезно ответил Гюстав. — И я настолько верю в успех дела, что надеюсь найти подражателей.
— Но, — воскликнула жена скептика, — говорят, что если ваши планы увенчаются успехом, если вашему примеру последуют и другие, то женщины из простонародья откажутся нас обслуживать и нам придется самим стирать белье!
— Что ж в этом плохого? — смеясь, спросил граф Поль. — Вы столь же красивы и умны, как принцесса Салентская[119]; почему бы вам не позаимствовать у нее и талант домохозяйки?
— О, да! Что в этом плохого? — подхватили мужчины.
Слабый пол возмутился.
— Это был бы анахронизм! — заметила жена скептика. — Фи! Нашими ли ручками полоскать белье?
— Почему же вы считаете, что это можно делать руками бедных прачек, которые от этой работы покрываются язвами и почти поголовно болеют ревматизмом? — спросил Гюстав. — Наступит время, когда машины заменят женский труд во всех тяжелых профессиях.
— Аминь! — воскликнули представители молодой Франции в лице пятидесятилетнего господина и нескольких старых дев.
— Куда же мы катимся, — с ужасом спросил барон де ла Плань, — если дворянство само возглавляет революционное движение?
— Оттого, что оно не возглавило революцию в свое время, — возразил Гюстав, — его и унес поток девяносто третьего года[120].
— Он прав!
— Нет, не прав!
— Поживем — увидим! — рискнули заметить те, кто придерживался золотой середины.
— Да, там видно будет, — сказала старая дама, известная своим свободомыслием. — Я стою за прогресс. Но скажите нам, маркиз, каким чудом вам удалось приручить этих сен-бернарских волков?
